На самом деле, не так страшен черт, как его малюют. Спору нет: полная семья – это прекрасно. И для ребенка, и для взрослых. Одно только маленькое «но»: полная – еще не значит «полноценная»!
Нас пугают: ребенок, растущий в неполной семье, не сумеет должным образом усвоить соответствующую его полу роль (то есть роль Мужчины или Женщины и, соответственно Мужа / Жены, Отца / Матери) и будет испытывать серьезные проблемы в своей взрослой жизни. Но всякий ли ребенок, растущий при полном наборе родителей, имеет возможность усвоить эти роли? Всякий ли ребенок видит перед глазами соответствующие образцы для подражания?
Что именно он должен усвоить, если видит, что мать презирает отца, а отец ни в грош не ставит мать и гораздо больше ценит футбол по телевизору? Помогут ли ему во взрослой жизни знания о том, как можно выпить пивка тайком от жены или устроить скандал на пустом месте?
Может быть, вы рассчитываете, что вам удастся не просто сохранить фактически изжившие себя отношения, но и скрыть существующие проблемы от ребенка? Не обольщайтесь: вы даже представить себе не можете, как много видят и понимают дети – даже если держат свои знания при себе.
Впрочем, я не собираюсь преувеличивать и приписывать детскому восприятию полную объективность и непогрешимость. Конечно, все то, что он видит, ребенок преломляет в своем сознании в зависимости от возраста и личностных особенностей. Он по-своему толкует то, что происходит вокруг него, при необходимости призывая на помощь фантазию, чтобы заполнить пробелы. Но рано или поздно момент истины наступает – и для него, и для вас, его родителей.
Мой собственный момент истины наступил спустя десять лет после развода родителей. Когда-то мама приняла одно из самых серьезных решений в своей жизни – остаться одной с двумя детьми. Это был ее выбор: отец, в общем-то, вовсе не собирался оставлять семью. Он просто жил своей жизнью, которая с каждым годом уводила его все дальше от нас. По несколько дней не появлялся дома, часто менял работу, иногда забывал забрать меня из детского сада… Все возникающие перед семьей проблемы привычно решала мама, он же как будто проходил сквозь них. Какое-то время мама пробовала закрывать глаза на все эти особенности, потом пыталась каким-то образом «достучаться» до него, повернуть его лицом к себе и к нам. Ничего не получалось.
Он не делал ничего плохого – не устраивал ссор и скандалов, был с нами ласков и дружелюбен, не злоупотреблял алкоголем (то есть, как стало ясно позднее, пил, но во времена совместной с нами жизни умудрялся делать это незаметным для детей образом)… Но в какой-то момент мама осознала: его дорожка ведет куда-то далеко в сторону и вниз. Он все чаще забывал о данных обещаниях, изобретал какието немыслимые истории, объясняющие очередную смену работы, очередное отсутствие дома на протяжении нескольких дней – словом, ситуация приобретала неуправляемый характер. Причем, заметьте, все это происходило настолько постепенно и плавно, что мало кто другой замечал какие-то проблемы. Со стороны наша семья производила впечатление вполне благополучной: молодые родители с высшим образованием, двое умненьких детишек – все в порядке!
Когда мама подала на развод, родственники и знакомые восприняли это событие с изумлением и возмущением: что творится в голове у этой женщины?!
Буквально через год-другой все получили ответ на свои вопросы: отец окончательно забросил работу, полностью сменил круг общения, стал все больше пить. Через несколько лет его было не узнать…
Многие годы спустя, когда я уже стала взрослой, мама рассказала мне, что в своих безуспешных попытках сохранить семью и как-то восстановить отношения с нашим отцом она однажды добралась и до психотерапевта. Более того, уговорила сходить к нему и отца. (В те, уже далекие, советские времена обращение к психотерапевтам, как и сами эти специалисты, было редкостью. Тем не менее при большой необходимости они находились и тогда.) Побеседовав сначала с ней, потом с ним, специалист вновь пригласил маму к себе и сказал ей коротко и ясно: «Забирайте детей и бегите куда подальше!» (Кстати, строго говоря, это нарушение профессиональной этики: ни один психотерапевт или психолог не имеет право давать клиенту прямых советов – клиент должен сам разобраться в своей проблеме и найти правильное решение, специалист же призван лишь аккуратно помочь ему в этом. В данном же случае имел место не совет, а скорее приказ. Но, пожалуй, этот случай можно считать примером того, что иногда необходимо бывает выйти за рамки дозволенного.)
Разумеется, мама была в шоке: как это – забирать и бежать? Куда? И как жить дальше (мне к тому времени еще не исполнилось и семи лет, брату было чуть больше года)? Но доктор-специалист объяснил ей: «То, что происходит с вашем мужем, называется "распадом личности". Это означает – полная социальная деградация уже в ближайшие годы. У вас двое маленьких детей, ему вы ничем не поможете, а о них надо позаботиться. С таким отцом им жить не нужно».
Мама попробовала ему не поверить, но факты очень скоро убедили ее: все правда. Никто из нас не знает, почему судьба моего отца сложилась так, а не иначе. Его история – настоящая беда, и добавить к этому нечего.
Давайте лучше поговорим о детях – то есть обо мне и моем братишке. Ему, надо сказать, пришлось проще других: он фактически не знал своего отца, и это на самом деле обернулось для него благом. Недостатка в мужских фигурах не было: ему «достались» и дедушки, и дядюшки, которые являли для подрастающего мальчика вполне достойный пример мужского поведения – в отличие от родного отца. Сейчас я могу говорить об этом с уверенностью. Мой брат уже взрослый, и я с гордостью заявляю: он – настоящий мужчина! Мальчик, выросший в пресловутой неполной семье, сам стал отличным семьянином и на редкость заботливым и умным отцом.
Со мной все было сложнее. Сам развод мама каким-то чудом умудрилась организовать так, что я его просто не заметила. В какой-то мере я была подготовлена к переменам – ведь отец уже и так не присутствовал в нашей жизни постоянно, то пропадая на какое-то время, то устраиваясь на работу за городом. Мы просто однажды переехали жить в другую квартиру, и мне было сказано, что папа с нами жить не будет, а будет приходить в гости. Слова «развод» я тогда просто не знала.
Мама не смогла (не сумела и, наверное, не захотела) объяснить мне, семилетней, как на самом деле обстоят дела (она и себе-то объясняла все, что произошло с ее семейной жизнью, не год и не два). Всеми силами она ограждала меня от «суровой реальности»: держала отца на расстоянии, строго контролировала наши с ним встречи… Перед его приходом она покупала какую-нибудь мелочь и тайком совала ему в прихожей: будто бы он пришел ко мне не с пустыми руками, а с подарком! «От его имени» покупала нам билеты в театр, отправляя нас гулять, подкидывала ему деньги мне на мороженое – одним словом, делала все для того, чтобы у меня не возникало сомнений: мой папа такой же заботливый, как у всех, хоть и не живет с нами постоянно…
Она поддерживала тот образ отца, который сложился у меня еще в раннем детстве, когда действительно существовали «мама, папа, я – счастливая семья». Этот образ не был отмечен ни одним темным пятнышком, и что же из этого получилось? А получилась у меня такая вот картина: злая мама почему-то (судя по той информации, которой я располагала, – просто из «вредности») выгнала такого хорошего, доброго папу.
Тут ведь еще вот что: на женщину, оставшуюся с детьми после развода, сваливаются все возможные проблемы – она должна зарабатывать деньги, кормить, лечить, учить, хвалить и наказывать (а нас ведь было двое!). Мужчина от всего этого, как правило, освобождается: он приходит навещать своих детей и имеет при этом полную возможность быть с ними очень добрым и вообще – «своим парнем». Мой отец вел себя именно так: ни за что не ругал, не делал замечаний, всегда давал мне понять, что я могу доверить ему любой свой секрет – он ни за что меня не выдаст маме!
К подростковому возрасту он превратился для меня едва ли не в кумира: рассказывал мне байки из «Сайгона», знакомил с длинноволосыми уличными музыкантами, благодушно угощал сигареткой… К этому времени я окончательно убедилась в том, что он-то мне – настоящий друг, тогда как мама по-прежнему пристает с какими-то уроками, оценками, домашним хозяйством и прочей малоинтересной ерундой.
Честно говоря, все это могло кончиться для меня не слишком хорошо. Но любимого папочку подвело-таки желание доказать бывшей жене, кто из них двоих является действительно хорошим родителем. И в один прекрасный день он поведал ей, что она совершенно не знает собственную дочь: ей-то я совсем не доверяю, а вот с ним делюсь буквально всем! И вывалил на несчастную мамину голову семь бочек арестантов, перемешав мои реальные «секреты» (на самом деле, совсем девчоночьи, пустяковые, но имевшие для меня такую важность!) со всякой ерундой, которую додумал – или просто придумал, для большей яркости и, так сказать, полноты картины.
После этого у нас с мамой вышел, конечно, очень непростой разговор. Думаю, она до сих пор не простила себе того, что так долго «маскировала» некоторые особенности характера и образа жизни моего отца, своими руками поддерживая и укрепляя в моем сознании его безгрешный образ. В результате я лишь в семнадцать лет обнаружила, что мой папа далеко не так надежен, как мне казалось. Выяснилось, что несмотря на все его заверения в великой любви ко мне, он вполне способен предать, подставить, преследуя какие-то свои цели.
Конечно, это открытие не было безболезненным. С другой стороны, семнадцать лет – возраст уже вполне сознательный, даже подростковые бури уже почти миновали, и уже есть способность на многие вещи смотреть по-взрослому спокойно. Кое-что к тому времени я уже понимала про отца и без маминой подсказки. И потому кризис прошел достаточно легко.
Прошло еще несколько лет, я стала совсем взрослой, получила психологическое образование. Постепенно я все отчетливее представляла себе, что за человек мой отец. Я никогда не обвиняла его в том, что он вел себя каким-то недостойным образом: я знаю, что сознательно он не желал зла ни мне, ни маме. Он такой, какой есть; помимо всего прочем – человек не совсем здоровый душевно.
Гораздо важнее, что я поняла другое. Я поняла, ОТ ЧЕГО избавила нас мама. Да, можно говорить о том, что она совершила ошибку, утаивая от меня истинное положение дел и позволяя мне год за годом погружаться в свои фантазии, выдумывать себе идеального отца. Из позиции, в которой я нахожусь сегодня – взрослого человека, психолога, – я сама всегда и всем говорю: не скрывайте от детей правды, не обманывайте их! Но видит Бог, я на самом деле не знаю, какими словами мама должна была объяснять правду своей семилетней дочери.
Пусть она в чем-то ошибалась (кто не без греха?). Она не ошиблась в главном: ради своих детей она не стала цепляться за брак, который, как стало ясно впоследствии, утянул бы всю семью глубоко на дно. Оставаться одной с двумя маленькими детьми было страшно и трудно. Нашлось немало людей, поначалу упрекавших ее в этом поступке. Но она сумела сделать наше детство счастливым (я еще расскажу о том, как мы жили втроем, чуть позже). Да, про себя я упрекала ее в том, что она лишила нас отца – но это происходило в совершенно определенных ситуациях: когда мама отругала или что-нибудь запретила, а папа пришел и шепнул на ушко: «Бедная ты девочка! Конечно, она не права, вот я бы тебе обязательно все это позволил!»
Некоторые вещи становятся более понятными, когда на них смотришь издалека. Некоторые детские фантазии (вот мои, например – насчет злой мамы и доброго папы) как раз из разряда таких вещей. Время все расставило по местам. И настал тот день, когда я смогла от всего сердца сказать ей: «Большое тебе спасибо, мамочка!»
И все-таки, где же пролегает граница: что можно терпеть «ради детей», а чего именно ради детей терпеть уже нельзя? Вы, конечно, понимаете, что невозможно дать однозначный ответ, подходящий для всех сразу. Хотя, пожалуй, здесь есть некоторые совершенно непреложные истины, верные всегда.