— И все? — разочарованно спросил Костя.
— Все… Не думай, что это пустяки. Понятно?
— Понятно, Назар Степанович.
— А коли понятно, тогда будь здоров!
И Назар Степанович неспешной стариковской походкой ушел, кивнув Косте на прощанье.
Утром за завтраком Костя сказал матери:
— Мама, я сегодня хочу сходить в Камышевку.
— Зачем это? — удивилась Пелагея Федоровна. — Да еще в такое время.
— Потом еще хуже будет. Я думаю, пока не поздно, надо купить там кое-что из продуктов. Оставить их можно на время там же, у тети. Как ты думаешь?
— Может, оно и так, — заколебалась мать. — Только боюсь я за тебя.
— Не бойся. Что мне сделают? С маленьких спросу меньше. Скажу, что иду к тете, и все тут.
— Ну, смотри, — со вздохом согласилась мать. — Ты ведь в доме давно уже за большака. — Она вытерла концом платка набежавшие слезы.
Пелагея Федоровна уже привыкла смотреть на сына почти как на взрослого, как на своего незаменимого помощника и опору. Сын платил ей за это нежной любовью и заботой.
Ему очень хотелось откровенно рассказать матери, зачем на самом деле он идет в село, но Костя все же сдержался. Ведь это была не только его тайна. И недаром же дядя Остап наказывал ему держать язык за зубами. Вот и о знамени он тоже не имеет права рассказывать.
Когда Костя пошел в Камышевку, на улице его остановил поселковый полицай.
— Куда, мальчик, идешь?
— В Камышевку, к тете.
— Вот хорошо! Снеси-ка письмо тамошнему старосте. А то у меня других дел много. Да смотри не потеряй.
— Хорошо, отнесу, — обрадовался Костя. Ему такое поручение было кстати. С письмом полицая его никто не задержит.
Придя в Камышевку, он первым делом вручил старосте письмо, а потом явился к тете. Когда же стемнело, направился к кузнецу Панасу Карповичу.
Тот встретил его сначала недоверчиво и даже неприязненно. Ему уже сказали, что Костя передал какое-то письмо старосте, и это насторожило кузнеца. Но мальчик, улучив минуту, когда поблизости никого не было, шепнул ему четыре условных слова:
— Дядя приглашает на вареники.
— Ладно, — буркнул кузнец и скупо улыбнулся.
Костя вернулся домой гордый и радостный. Шутка ли, он помогает бороться с фашистами, он выполнил первое важное задание!
Тайник
Стояла ясная, погожая осень. Под ногами шуршали золотые листья, по утрам уже подмораживало. Чувствовалось скорое приближение зимы.
Нынче школы в Киеве не открылись. На улицах не звенели детские голоса, не видно было веселых и шумных стаек детворы. Не распахивались больше гостеприимные двери, не вызывали к доске строгие, но справедливые педагоги. Фашисты чувствовали себя в городе полными хозяевами. Если судить по их самодовольным лицам, по гордой походке, можно было подумать, что они здесь обосновались прочно и надолго. Костя не верил этому. Он помнил прощальные слова старого Остапа Охрименко:
— Не горюйте. Мы еще вернемся!
Но Красная Армия отступила далеко на восток, где вела упорные оборонительные бои, партизаны скрывались где-то в лесах, а здесь на каждом шагу только и встречались ненавистные подлые завоеватели.
Однажды в воскресное утро мать послала Костю продать отцовское зимнее пальто и купить чего-нибудь съестного. С продовольствием в городе становилось все хуже и хуже.
На Центральном рынке было многолюдно. Бойко торговали ларьки и лавки откуда-то появившихся частников. Повсюду шныряли полицаи, шпики и гестаповцы, высматривая и выслеживая подозрительных. То тут, то там то и дело возникали перебранки и настоящие свалки. Раздавались пронзительные свистки, а иногда выстрелы. Вот мимо Кости провели рабочего со скрученными назад руками.
— Господи, боже ты мой, — прошептала стоявшая рядом старушка. — Опять повели. И когда только конец этому будет?
— Что ты сказала? — грозно спросил ее незаметно подошедший полицай. — Чем недовольна?
— Да ничего я, мил человек, не говорю, — испуганно пролепетала старушка. — Рукавички вот продаю, сама связала.
И она поспешно юркнула в толпу.
Костя долго ходил по рынку, тщетно стараясь продать пальто. Продавцов было больше, чем покупателей. Дешево, за смехотворно низкую цену, какую ему предлагали, отдавать не хотелось. «Похожу еще часок, может, все-таки продам», — утешал он себя.
— Сколько просите за пальто?
Костя обернулся. Перед ним в неизменном плаще и шляпе стоял учитель Назар Степанович. Беря у Кости из рук пальто, старик тихо шепнул:
— Жди сегодня богомольцев.
Тщательно, с видом завзятого покупателя, он рассматривал пальто, а затем, возвращая его, сказал с притворным вздохом:
— Нет, не годится. И цена неподходящая, и пальтецо мне не по росту.
— А сколько он запрашивает? — спросил высоченный мужчина, явный перекупщик.
Он выхватил у Кости пальто, небрежно осмотрел его и снова спросил:
— Сколько?
Назар Степанович тем временем уже исчез в толпе. А Костя, взволнованный неожиданной встречей, не стал особенно запрашивать и, сбавив чуть не половину намеченной цены, быстро продал пальто перекупщику и поспешил домой.
Матери дома не оказалось. Соседка на его расспросы сообщила: