Большое сердце

— И одеяло, и подушку больным отдала, — отзывается доктор… — Носилки принесли ей, в чём раненых таскают, и те сволокла в палатку: умирающего поместила на них. Сама в грязи спит… Я раз к ней вошёл — холодно было, накрыться нечем: всё, что было, снесла туда. Дрожит, сидя, и руки над фонарём греет… И что за натура! Несколько раз её тиф захватывал. Придёт отдохнуть — голова начинает кружиться, болеть, ноги не держат… Вот-вот сляжет — нет! Позвали к больным — всё как рукой снимет… опять бодрая, неутомимая…

Оказалось — как-то несколько умирающих от гангрены вместе в одну землянку снесли… Воздух стоял там такой, что доктора только из-за дверей, отворачивая нос в сторону, спрашивали больных. Смерть в каждом атоме здесь гнездилась. Так бы, без помощи и ласки, умерли несчастные, если б не случилось тут сестры Васильевой.

Она их напутствовала, облегчала последние минуты…

Один так и умер, не выпуская её руки… Так закостенел… Едва освободили потом этого ангела Божьего…

— Сила в сердце… — говорила она. — Необразованна я, с благородными не умею, а солдаты понимать меня хорошо понимают… Лучше не надо… Я счастлива…

И, возвращаясь отсюда назад, слушая рыдание ветра на мокрых полянах, мы не могли отогнать от себя дивного образа этой маленькой женщины с большим сердцем, осилившей самую смерть, отважно вырывавшей у неё уже обречённые жертвы… А тучи всё ниже и ниже спускались на холодную землю, всё гуще и гуще ползли с севера на юг… на далёкий юг, к голубым волнам Средиземного моря. Точно и им, этим чудовищным амфибиям осеннего неба, нужно было тепла и света, точно и они гнались за ним, снявшись со студёных пустырей, с безмолвных равнин, с дремучих лесов далёкого севера…

IV

Скверная болгарская осень почти вся была проведена нами в траншеях. День проходил спокойно, пули посвистывали рассеянно одиночками… Турецкие батареи молчали. Зато, как только серые тучи меркли, и плачущая, мокрая ночь сменяла слезящийся день — перестрелка разгоралась, турки словно хотели выморить нас бессонницей. В тумане красными пятнами мигало пламя, выбрасываемое стальными жерлами неприятельских орудий… Гранаты высоко проносились над нами и разрывались где-то в стороне; с долгим плачущим звоном отлетали их осколки далеко-далеко… Иногда турки ходили на приступ. Очень уж им хотелось отбить обратно занятую нами позицию… Молодой доктор, тоже из военных энтузиастов, в самой траншее устроил перевязочный пункт. В деревню позади нас приехали сёстры милосердия. Каждый день убитыми и ранеными выбывало из строя около ста человек. Лужи крови стояли в траншее… Земля уже не всасывала их — видимо напиталась досыта.

Меж нашей и турецкой траншеями гнили трупы… Было скверно, голодно, холодно… Доктор стал жаловаться, что мало рук у него. Не хватает санитаров…

— Вот вам, например, — запальчиво наскакивал он на меня, — оторвут ногу или руку…

— Благодарю вас покорно.

— Не за что!.. Днём вас бы отправить в деревню — донесли бы вас благополучно, и чудесно бы вы всю свою жизнь с деревянной ручкой прожили… Первый сорт… Ну, а теперь я до утра вас держать не могу, потому что некому у меня перевязать вас… И отправлю я вас ночью… А ночью на каждом шагу за валами пули свищут — и убьют вас… Непременно убьют… Оставлю вас здесь — кровью изойдёте… Выбирайте любое.

— Ещё раз очень вам благодарен…

— А коли бы руки были, тут же бы я вас перевязал — и лежите до утра счастливо.

Как-то была самая подлая ночь. Редут точно в тучу ушёл — такая густая мгла лежала кругом на мокрых холмах. Обычная музыка выстрелов началась с сумерек и продолжалась уже часа три. Иду я полюбоваться на доктора. У того сюртук снят, рукава рубашки засучены, руки по локоть в крови… Мясничает.

— Не поверите, я сегодня с особым аппетитом работаю!

Я только отплюнулся… Всматриваюсь в сторону при тусклом блеске фонаря — что-то серое… Женская фигура… Что за диво!?. Подошёл ближе… Она, Васильева.

— Сестра!.. Здравствуйте… Узнаёте меня?..

Подняла утомлённую голову, пристально взглянула на меня грустными серыми глазами — обрадовалась.

Протянула руку… Холодная рука, такая же худенькая как и прежде.

— Я уже думала — не встретимся, — тот же приветливый, нервный голосок, словно не говорящий, а вздрагивающий.

— Ну, вот… Гора с горою, знаете… Как это вы сюда попали? Здесь совсем не ваше место!

— Да вот доктор всё жаловался… Рук у него нет… Не хватает… Я и приехала… Мы тут в деревне… Завтра наговоримся… Теперь некогда…

И давай перевязывать солдата…