Большое шоу. Вторая мировая глазами французского летчика

Но я сбил его! На огромной скорости «фокке-вульф», все еще на спине, ударился о землю, заскользил, разбрасывая повсюду раскаленные фрагменты самолета и оставляя след пылающего горючего, снес два забора и врезался в насыпь у дороги, от чего образовался ослепляющий сноп искр.

Завороженный, я лишь в самый последний момент увернулся, чтобы не врезаться в телеграфные столбы. Поднимаясь вверх по спирали с полностью открытым дросселем, я бросил последний взгляд вниз. Пропитанная бензином трава образовала огненную корону вокруг обугленного скелета «фокке-вульфа», а маслянистый дым, уносимый ветром, с трудом относило к деревне Хазебрук.

Но я еще не закончил; мне пришлось вернуться в Англию. Я быстро определил свое местонахождение и понял, что находился к востоку от леса, граничащего с сент-омерским аэродромом. Я начал снова дышать, но ненадолго. Там наверху бой еще продолжался. Радио сообщило мне, что Бюирон сбил немца.

Спустя несколько секунд я в последний раз услышал голос комманданта Мушота, сообщающего: «Я один!»

Какой дьявольский знак для командира звена – практически командира Биггин-Хилла – обнаружить себя изолированным!

Я видел, дела мои все еще были неважными. Как только я из соображений осторожности взял курс на Англию, тут же стая «фокке-вульфов» решила проявить интерес к моему бедному одинокому «спитфайру», который казался таким неловким.

Потянув ручку управления на себя, выполняя при этом 3000 оборотов плюс 20 форсажей двигателя, я отчаянно взмыл вверх, преследуемый «фокке-вульфами» – двумя справа и двумя слева, всего в нескольких сотнях ярдов от меня.

6000 футов. Чтобы подняться на высоту 13 000 футов с открытым дросселем, потребуется около двух минут. В данной ситуации с таким же успехом можно сказать – два столетия.

12 500 футов. Я чувствовал, как по краям моей кислородной маски тонкой струйкой течет пот и моя правая перчатка абсолютно промокла.

Раздался рев, и мой вентилятор заработал до того, как они оказались в диапазоне прицела огня. В отчаянии один из них обрушил на меня шквал огня, но не задел меня. Теперь я легко ушел от них и был пока в безопасности.

На побережье над Булонью мне удалось нагнать четырех «спитфайров», идущих в безукоризненном для защиты порядке. Я осторожно приблизился, сообщив о моем присутствии. Я определил их как «NL–C», «NL-A», «NL-S» и «NL-D», очевидно, из отделения Еллоу, и Мартель по радиосвязи приказал мне присоединиться к ним.

Немцы продолжали атаковать нас еще пять минут. Если бы это продолжалось достаточно долго, нам бы несдобровать, так как у нас не хватило бы горючего, чтобы долететь до английского побережья.

Неожиданно небо заполнилось сотнями инверсионных следов, идущих с севера группами по четыре. Это были, наконец, «тандерболты». Все же лучше поздно, чем никогда, и они, конечно, спасли наши шкуры.

«Фокке-вульфы», также оставшиеся без боеприпасов и практически с пустыми баками, отстали. Они пикировали и исчезли в поднимающейся вечерней мгле.

Мы приземлились на первом аэродроме побережья – в Манстоне. Там в высшей степени царил хаос. Действия люфтваффе на таком редко используемом аэродроме неприятно удивляли. Самолеты просто громоздились друг на друге. Бомбардировщик разбился посередине взлетно-посадочной полосы. «Тандерболты», игнорируя все правила, садились на встречный и нижний ветер. Периметр поля был заставлен «спитфайрами», «тайфунами» и другими самолетами, ожидавшими теплозаправщиков. Бедняги парни, отвечающие за поле, бегали повсюду со своими желтыми флажками, зажигая по всем направлениям красные лампы Верей и пытаясь посадить сразу несколько самолетов.

Мы встретились с некоторыми нашими товарищами. Фифи посадил свой «спитфайр» прямо на нос, и это выглядело довольно комично, причем хвост был в воздухе, а винт зарылся в землю.

Мы посчитали головы – только десять. Коммандант Мушот и старший сержант Магро не вернулись. Мы повисли на телефоне. Биггин-Хиллу ничего не было известно, офицер поста наблюдения потерял все следы Мушота, и ни один из аварийных аэродромов не доложил о его посадке. Было уже мало надежды, так как его баки должны были быть пусты, как минимум, уже пятнадцать минут назад.

Это был трагический удар, и мир, казалось, уже не будет таким, как прежде.

Когда мы взлетели, чтобы вернуться в Биггин-Хилл, солнце начало плавно спускаться в море и на горизонте низко повисла мгла, как раз над полем сражения, где мы оставили двух наших товарищей.

Мы приземлились с горящими лампами самолетовождения и напротив зоны рассредоточения могли различить молчаливую группу. Весь персонал эскадрильи был там – те, кто не летал сегодня, механики, полковник авиации Малан, подполковник авиации Дир, Чекеттс, с волнением ожидавшие свежих новостей, хоть какой-то информации, чего угодно, что вселит надежду.

Коммандант Мушот, Круа де Герр, компаньен де ла Либерейшен, DFC. Для нас он был образцом руководителя: справедливый, терпеливый, храбрый и спокойный в бою, замечательный француз, внушающий уважение в любых обстоятельствах.

Радар на рассвете