Большое собрание сочинений в одной книге

– Дорогие гости, наш конферансье несколько превысил свои полномочия, вместо того чтобы объявить номер «Танец матрешек» в исполнении сестер Трендафиловых, он спел песню…

Но тут зрители закричали, засмеялись, не дали вожатому говорить, требуя на сцену Саньку.

– Пусть прочтет! – кричали зрители.

Вожатый ушел, и опять вышел Санька.

– «Я памятник себе воздвиг нерукотворный! – заорал он сразу. – К нему не зарастет народная тропа!..»

Он прочел все стихотворение с вытаращенными глазами, и все остались довольны. Все просили еще что-нибудь исполнить, а когда появился вожатый, некоторые зрители даже засвистели. Они ни за что не хотели Саньку отпускать, и он рассказал сказку писателя Козлова в своем изложении. Опять все захлопали и не хотели его отпускать. Но тут опять на сцене появился вожатый и, не обращая внимания на недовольство зрителей, все-таки Саньку увел.

На сцену выбежали девчонки в костюмах матрешек.

Сзади шмыгали носом. Я обернулся и увидел того самого мальчишку-рыболова. Он меня тоже узнал и к губам палец приложил, чтоб тише. А рыбой от него пахло – жуть! Он ведь ее все время за пазуху пихал. Может, и сейчас у него там кой-какая рыба есть…

Матрешки подняли клубы пыли, но, несмотря на это, еще сильнее застучали ногами, как будто хотели всю пыль выбить окончательно.

После номера матрешек зрители опять стали вызывать Саньку, а матрешки думали, их вызывают, радостные, выбежали на сцену и еще раз сплясали. Третий раз они уже не стали плясать, наверное, поняли, что это не им аплодируют. Видно было из-за занавеса в глубине сцены, как вожатый упрашивает Саньку выступить, а он ломается. Наверное, обиделся, что ему вначале не дали выступить. Но в конце концов Санька вышел, оглядел всех, подмигнул кому-то (наверное, мне) и крикнул:

– Концерт пляски!

И стал плясать так, что первые ряды встали со своих мест и отошли в стороны к стенам, – он поднял столько пыли, что даже двадцать сестер Трендафиловых не смогли бы этого сделать. Некоторые стали чихать и кашлять. Способный все-таки Санька человек, ничего не скажешь! Кончив плясать, он сразу, даже не отдышавшись, запел новую песню. Он, видимо, боялся, что ему не дадут еще раз спеть. Песня была о том, как любимая провожала на войну солдата, и когда доходило до слов «руку жала, провожала…» – Санька подбегал к самому краю сцены, даже казалось, он может свалиться вниз, и протягивал зрителям обе руки в крепком пожатии. В этом месте некоторые почему-то смеялись, но Санька на таких людей никакого внимания не обращал (не такой он был человек!) и спел до конца всю песню.

Когда он кончил, раздался прямо гром аплодисментов, Санька подождал, когда все успокоятся, и сказал:

– А сейчас я вам прочту стихи собственного сочинения, которые называются «Да здравствует лето».

Да здравствует лето, 
Да скроется тьма! 
Да здравствует это, 
Но не зима!

Нет, лучше я буду купаться, 

Чем с горки на лыжах кататься! 
В траве лучше буду валяться, 
Чем на морозе болтаться!

Послушайте, люди, меня, 

Послушайте лучше поэта, 
Своими стихами звеня, 
Я славлю не зиму, а лето!

Но если попросят меня 

Прославить не лето, а зиму, 
То я, ничего не тая, 
Своими стихами звеня…

В этом месте Санька остановился и сказал:

– Тут у меня как бы обрывается…

Все засмеялись, захлопали, а Санька сказал:

– Я вам могу прочесть другое свое стихотворение, если вы не устали…

Зрители опять захлопали, давая этим понять, что они нисколько не устали, и Санька сказал:

– Тогда – пожалуйста! Только названия у меня пока нету, и я буду без названия, если можно…

– Можно! Можно! Мы не устали! – закричали зрители.

– Тогда я начну:

Метет метель за окном, 
Мать веником пол метет… 
А я сижу за столом, 
Пишу, что на ум придет…

Санька вдруг тяжело вздохнул и сказал:

– В этом месте у меня тоже обрывается…

К нему шел вожатый.

А Санька вытащил из кармана два платка и стал ими махать в воздухе. Я сразу понял, что он собирается фокус показать, но другие, наверное, не поняли и продолжали хлопать. Вожатый подскочил к Саньке и стал ему что-то на ухо говорить. А Санька махал платками и не хотел слушать.

В конце концов он спрятал свои платки в карман и совершенно жутким, печальным голосом объявил следующий номер. После этого ушел со сцены, вызывающе покачиваясь.

Больше Санька со своими номерами не выступал, только выходил объявлять другие номера. Как только он появлялся, зрители оживлялись, смеялись и хлопали. Они его очень тепло, с большой радостью встречали.