Большое зло и мелкие пакости

“Маня, надо же, ты совсем не изменилась! — Тон снисходительно-добродушный, вид ласковый и веселый. — Все такая же… свеженькая. Видела у Манежа афиши? Ты приходи. Это хорошая выставка. Как ты живешь? Работаешь? Я пропадаю от работы. Заказов стало так много, не успеваю справляться. Альбом оформляю, пару книг, портреты… Машину купил. “БМВ”, конечно. Хорошая машинка, очень сексуальная. Я же художник, Мань, я так чувствую эти веши. Ты водишь машину?”

— Вы пытались наладить с ним отношения, когда родился ваш сын?

— Наладить? — переспросила она удивленно. — Нет. Он ушел от меня задолго до его рождения, и ушел совершенно определенно. Окончательно. Он даже и не ушел, он просто бросил меня, и все. Он ни в чем не виноват. Я была… эпизодом, и всегда об этом знала. Даже десять лет назад.

— Он не собирался проводить вас домой из школы?

Она ужасно удивилась:

— Нет, ну что вы!

— Маша, вы никому не писали записок? Ну, в ящик, который стоял на сцене, ничего не бросали?

— Я не писала. Я не видела никакого ящика.

— Как не видели? — поразился Никоненко. — Ящик для игры в почту стоял на краю сцены. Слева, если стоять к сцене лицом.

— Не видела, — повторила она жалобно. — Когда я сидела, мне сцену было почти не видно. Я только Потапова видела в президиуме. Я еще подумала, что он говорит хорошо, не как все остальные начальники. А когда все кончилось, и мы встали, там не было никакого ящика. Хотя я и не смотрела. Ко мне Димочка подошел.

Здрасте вам! Не было ящика! Где же он был?

Когда капитан прибыл на место происшествия, ящик стоял как раз в левом углу сцены.

— Маша, вы точно помните, что ящика не было?

— Нет. Не точно. Я не смотрела. По-моему, не было.

— А потом вы не видели его?

— Когда потом?

— На банкете?

— Нет. Не видела.

— Вы думаете, что убийца спрятался в ящике для записок? — поддел его врач, до этого благородно помалкивавший. Никоненко махнул на него рукой.

— Маша, вы пришли к началу вечера?

— Я опаздывала. Я бежала, споткнулась на крыльце и схватилась за Вовку Сидорина. Он тоже опаздывал.

— Он спешил, так же, как и вы?

— Наверное. Нет, он не бежал, как я. Он шел медленно. Когда я его схватила, он отдернулся, как будто я ему больно сделала.

— Вы разговаривали с ним?

— Пока входили в школу. Потом он куда-то пропал. Наверное, Дину искал. Он всю жизнь был влюблен в Дину. Она… очень красивая. Как была, так и осталась.

Мария Суркова говорила, как совершенно нормальный человек, — исчезла неестественная громкость и четкость речи и сумасшедший блеск пропал из темных глаз. Оказалось, что она самая обыкновенная женщина — страшненькая от пережитой операции, потери крови и сегодняшнего ночного потрясения.

Кому она нужна так, что убить ее решились прямо в больнице, где всегда есть люди — охрана, дежурные врачи, ночные сестры?! Откуда убийца знал, в каком она состоянии? Почему был уверен, что она не сможет встать? Не поднимет шум?

Он знал, что ей колют снотворное. Он знал, что она очень слаба.

Выходит, он приходил к ней?

Или это — она?

Больше всего на свете он боялся, что это именно она.

— Маш, вы не помните, кто-нибудь из гостей принес с собой в раздевалку сумку с луком?

Она помолчала, как будто не сразу смогла понять, о чем речь.

— Какую сумку?

— Обыкновенную сумку. Серо-коричневую. С перьями лука.

Она еще подумала.

В голове, которая сегодня была почему-то намного меньше, чем вчера, и там даже обнаружилось место для нормальных человеческих мыслей, медленно заклубилось какое-то воспоминание.

Действительно, была сумка с луком. Точно была. Но где? В раздевалке? Или на крыльце? Или в овощном магазине напротив работы, где Маруся покупала огурцы для Федора?

— Я не помню. Была какая-то сумка, только я не помню где. А как вас зовут?

— Меня зовут Игорь. Игорь Владимирович Никоненко.

— Вы думаете, он меня все-таки убьет, Игорь Владимирович?

— Я не знаю, — сказал Никоненко честно, — но я постараюсь сделать все, чтобы вы остались целы.

Ты уже два дня старался.

Будешь дальше так же стараться, ее как пить дать укокошат.

Охрану к ней, конечно, никто и не подумает ставить. Это вам не Потапов Дмитрий Юрьевич. Это дело президент под личный контроль не возьмет. И Генеральному прокурору до потерпевшей Сурковой дела столько же, сколько мне до вождя племени зулусов из Центральной Африки.

— Хватит, — сказал врач решительно, — вы ее уже успокоили.

— Постарайтесь не бояться, — попросил Никоненко. Душевный тон, когда на помощь не приходил Анискин, давался ему плохо. — Сюда он больше точно не придет. А там посмотрим.

— Мне нельзя, — сказала она серьезно, — у меня Федор.

— Вы что? — спросил врач грубо, когда они вышли в коридор. — Не могли ей сказать, что это все ерунда?

— Не мог, — отрезал Никоненко.

— Почему?

— Потому что это не ерунда.

Из ординаторской он позвонил Печорину.

— По крайней мере, — сказал полковник недовольно, — это подтверждает, что стреляли действительно не в Потапова. Нам от этого только плюс. Если всю комбинацию не придумали для отвода глаз.

Никоненко промолчал. Он был совершенно уверен, что дело тут вовсе не в “отводе глаз”, и полковник знал его точку зрения.