Большое зло и мелкие пакости

Дина появилась в его кабинете, как будто выкристаллизовалась из весеннего воздуха, свежего ветра и родниковой воды. Не помогая ей, он смотрел, как она снимает длинное невесомое светлое пальто, как улыбается, как садится, как осторожно ставит на вытертый паркет безупречные ноги в безупречных туфлях, и странная мысль пришла ему в голову. Алина Латынина и Дина Больц были “одной крови”, одного класса и даже казались похожими друг на друга, но Дина не вызывала у капитана никаких эмоций, кроме профессионального охотничьего интереса. А об Алине он даже думать спокойно не мог, не то что уж смотреть!

Пропали твои благие намерения, капитан, подумал он со вздохом. Не будет у тебя вечером никакой работы. Будет одна Алина Латынина.

— Дина Львовна, — сказал он, когда Больц устроилась с наибольшим комфортом и выложила перед собой на стол крохотный мобильный телефон и тоненькую пачку сигарет “Вог”, — расскажите мне, пожалуйста, что за инструкции были в вашей записке к Дмитрию Лазаренко.

Наверное, она готовилась к разговору, потому что совершенные губы сжались только на секунду. Она готова, но ей неприятно, вот что означали эти сжавшиеся губы.

— Да никакие это не инструкции, Игорь Владимирович, — сказала она легко, — это была просто записка. Димочка давно меня не видел и весь вечер от меня не отходил, и надоел мне ужасно, и я ему написала, чтобы он уезжал, потом поговорим. Вот и все.

“Умница, — мысленно похвалил ее капитан Никоненко. — Ты решила, что я записку нашел и почерки сличил или сделал еще что-то в этом роде, как делают в таких случаях в кино, и отрицать существование записки тебе кажется глупым. Правильно тебе кажется, дорогая”.

— А зачем вы писали? Словами нельзя было сказать?

— Он не отходил от меня ни на шаг. Я от него устала ужасно. Вот и написала. Просто так, чтобы до него дошло.

— Дина Львовна, — сказал Никоненко лениво, — вот тут у меня все подробненько записано. Это у меня привычка такая, я все записываю. Я перед вашим приходом листал свои записи, и вот что обнаружилось: с Дмитрием Лазаренко вы говорили один раз. В присутствии Владимира Сидорина. Один раз за весь вечер. Если хотите, устроим допрос с пристрастием, вызовем доктора Сидорина, спросим у него. Он все помнит, уверяю вас. Он и на вечер пришел только затем, чтобы на вас посмотреть. Если этого мало, спросим у остальных участников шоу. Хотите?

Она готовилась, конечно. Вопрос о записке ее не испугал. Но превращение Никоненко из табуреточно-тупого милиционера, которого так легко и приятно было обвести вокруг пальца, в хладнокровного и стремительного охотника ее напугало.

— Разве, — пробормотала она, — только один раз? А мне показалось, что весь вечер. Наверное, он сильно меня достал. У вас в кабинете можно курить?

— Конечно.

Прикуривая, она быстро соображала, как бы ему доходчиво объяснить, чтобы он понял, что с ней шутки плохи и лучше всего ему от нее отвязаться.

— Игорь Владимирович, — придумав, начала она, — я говорю вам совершенно точно, что мои дела не имеют к вашим никакого отношения.

— Это вам только так кажется, — перебил он, не дав ей закончить, — не надо меня учить, что имеет ко мне отношение, а что не имеет, Дина Львовна. Скажите, что было в записке, которую вы написали господину Лазаренко заранее и которую он читал? Это тоже все видели. — Насчет всех он приврал. — Ведь вы ее написали?

— Я написала Димочке одну записку и бросила ее в Тамарин ящик. Больше я никаких записок не писала, — сказала она холодно.

Длинная трубочка пепла на ее тоненькой папироске вздрогнула и упала ей на юбку. Она нетерпеливо стряхнула ее рукой, остался след.

— Дина Львовна, записок было две. И вы, и я это знаем. У меня нет второй записки, но сейчас приедет ваш Димочка и моментально подтвердит, что записок было две. Вы же его знаете. Прикрывать вас он не станет.

— Не было никакой второй записки, — сказала она. — И вообще, если это допрос, предъявите мне санкцию прокурора, или что там полагается предъявлять в таких случаях, я вызову адвоката и позвоню Сереже Калинину.

Ох-хо-хо, подумал капитан Никоненко.

Сергей Калинин был знаменитый в Москве банкир и промышленник, герой телевизионных репортажей и газетных статей.

Итак, на заднем плане появился еще Сергей Калинин. Сережа то есть.

Ее нужно было успокоить, и Никоненко это сделал.

— Зачем звонить Калинину? — испуганно спросил участковый “Анискин”. — Не надо, не надо, Дина Львовна! Мы уж лучше с вами сами разберемся, между собой.

Безупречная Дина почувствовала почву под ногами, потушила сигарету и села прямее.

— Дина Львовна, — продолжил “Анискин” задушевно, — давайте мы с вами договоримся так. Мне нет никакого дела до ваших высоких отношений с Лазаренко. Если они никак не связаны со стрельбой и убийством, я отпущу вас в ту же минуту, как только вы мне все объясните. Если не объясните, пойдем официальным путем. Я поставлю в известность прокуратуру, вы — своего адвоката и Сережу Калинина, и будем мы бодаться до посинения. Опрашивать свидетелей, сличать почерки, время действия, будем предъявлять вас соседям художника Шеффера и так далее. Хотите?