Большое зло и мелкие пакости

— Зачем ее понесло в квартиру в ваше отсутствие?

— Она должна была убраться. Когда я уезжала, мы с ней так договорились. Вечером перед моим приездом она должна была прийти и сделать уборку.

— Она часто убирает у вас в ваше отсутствие?

Костяшками пальцев Алина потерла глаза.

В самолете она не спала — заснула было, но привиделся вдруг такой кошмар, что она проснулась от собственного тоненького вскрика. Вскрик разбудил соседа-японца, который с присущим всем иностранцам избытком сочувствия стал предлагать ей воду, влажные салфетки и какие-то капли. Ей было неудобно, что она его разбудила, и ей очень хотелось, чтобы он от нее отвязался. Он отвязался не скоро, и спать она больше не стала — отчасти из-за японца, отчасти из-за кошмара. Повторения ей не хотелось.

— Алина Аркадьевна, — сказал рядом капитан Никоненко, — проснитесь.

— Я не сплю.

— Нет, спите! — сказал он с досадой. — Боюсь, что вы недооцениваете серьезность положения.

“Боюсь, что вы недооцениваете” прозвучало фразой из английского романа. Алина улыбнулась и надела очки.

Капитану показалось, что она как будто отпустила его с поводка.

Он нервничал и злился с каждой минутой все сильнее.

— Она часто приходит, когда вас нет дома?

— Меня никогда нет дома. Она убирает два раза в неделю. У нее свой ключ. Она приходит, работает полдня и уходит. Раз в месяц мы встречаемся, и я плачу ей зарплату. Сегодня я вошла в квартиру и увидела… ее. И позвонила вам.

— Во сколько вы приехали?

— В пол-одиннадцатого. Может, чуть попозже. Я сразу же позвонила вам. Спросите у того, с кем я разговаривала. Я в тот момент на часы не смотрела.

Щегольский чемодан стоял посреди кухни. Сверху на нем лежала лакированная сумочка, а рядом привалилась какая-то мохнатая зверюга, выглядывавшая из пакета.

— Это Альф, — сказала Алина, перехватив взгляд Никоненко, — инопланетянин из сериала. У нас они тоже есть, но не такие ужасные. Федору хотелось поужаснее.

Потянувшись, она зачем-то вытащила из пакета волосатое чудовише, напоминавшее то ли гориллу, то ли муравьеда. У чудовища были кофейная шерсть, бритый нос и при обшем потрясающем уродстве вид удивительно безобидный. Кудлатая башка доставала Никоненко до пояса.

Итак, на этот раз женщина-вамп приперла из Америки обезьянообразного урода размером почти с автомобиль “Ока”.

Ее маниакальная любовь к Федору вполне может быть мотивом.

За что могли убить домработницу? За то, что она знала об этой маниакальной любви?

Время смерти экспертиза установит на раз-два-три. Если в это время Алина Латынина была в самолете, значит, маниакальная любовь тут ни при чем.

— На чем вы приехали из аэропорта?

— На машине, — сказала Алина удивленно, — на чем же еще? Я всегда оставляю машину на стоянке в Шереметьеве. Потом забираю ее и еду.

— Дальше.

— Что — дальше?

— Рассказывайте дальше, — приказал Никоненко холодно. Что-то не то с ним творилось этим утром.

— Я вошла в квартиру и увидела Лилю. Позвонила вам. Все.

— Нет, — сказал Никоненко, — не так. Давайте с подробностями. Дверь была заперта?

— Да, конечно.

— Вы сдаете квартиру на охрану?

— Нет. У нас консьерж и кодовый замок.

За кухонной дверью что-то упало, и Морозов громко захохотал в глубине квартиры. Алина посмотрела на Никоненко. В глазах у нее был такой глубокий омут презрения, что капитан вполне мог в нем утонуть.

— Ваши сотрудники всегда так себя ведут, когда осматривают… труп?

— Да чего там его осматривать! — сказал Никоненко грубо. — Эка невидаль — труп!

Она помолчала.

— Вам это кажется остроумным, Игорь Владимирович?

— Вы подходили к телу?

— Конечно. Я думала, ей стало плохо, и она упала и, может, ударилась. Я долго не могла понять, что она… мертвая. Я пыталась дать ей воды и посадить…

Никоненко видел воду, разлитую возле тела, но ему даже в голову не приходило, что этой водой Алина Латынина пыталась оживить труп.

— Сколько времени вы на это потратили?

— Не знаю. Минут пять. Или больше.

— Или меньше, — подсказал Никоненко.

Все его раздражало.

Убийство домработницы Алины Латыниной не укладывалось ни в одну из ранее придуманных схем. Не укладывалось настолько, что он даже представить себе не мог, чем хоть приблизительно можно его объяснить, чтобы втиснуть в какую-нибудь схему.

Алинино самообладание злило его. Злило и заставляло нервничать. Желудок болел уже вовсю, тягучей смоляной болью, и больше всего на свете ему хотелось, чтобы этого дела вообще не было.

— Что было дальше?

— Я вышла из квартиры, закрыла за собой дверь и позвонила вам на работу. Потом села в машину и стала ждать.

Значит, оставаться наедине со своей мертвой домработницей она побоялась.

— Ну ладно, — сказал он, преодолевая себя, — давайте все по-новой.

— Как по-новой? — не поняла она.

— Да так. Как давно она у вас работает, сколько ей лет, где живет, какие у вас отношения, какие у нее обязанности, когда вы ей дали ключи от квартиры. Какие у нее были склонности, странности, вкусы и так далее.

— Я ничего не знаю о ее вкусах, — сказала Алина резко. — Она на меня работала, только и всего. О странностях я тоже ничего не знала, пока… пока не увидела ее в своей одежде.