Большой беговой день

Кассирша идет впереди нас, неся платежный лист, как знамя. Проходим дверь, на которой табличка: "Вход воспрещен". Мы поднимаемся по лестнице, петляем коридорами, и из боковых дверей выскакивают какие-то люди, отсекающие нас от сопровождающих, прорвавшихся за нами из кассового зала. Мы входим в большую залу, где тридцать (а может, сто?) женщин с всклокоченными прическами крутят ручки арифмометров - запах пудры и пота, - и с нами в залу врывается - не знаю что: крик? стон? восторг? Какое-то дуновение ветра, и женщины застывают, не закончив движения рук, с полуоткрытыми ртами. Еще одна дверь. Еще коридорчик. Другая дверь, которая отделяет нас от кассирши, - я оборачиваюсь и ловлю ее последний взгляд, ах, сколько страсти и эмоций на этом лице, успеваю подумать, что она нас теперь надолго запомнит и можно будет без очереди ставить в этой кассе (не забыть дать ей двадцатку в следующий раз - двадцаткой обойдется) - и вот, - и вот мы сидим на диванчике, а напротив нас - седенький, сухой, строгий человек. Он внимательно и неторопливо сличает номер билета с платежной ведомостью - и наш номер обведен в ведомости жирным красным карандашом, потом изучает обратную сторону билета (как будто на обратной стороне может быть что-то написано!) и берет телефонную трубку.

- Да, - говорит он в трубку. - Прибыли. Двое.

Кладет трубку. Не глядя на нас, начинает деловито перебирать какие-то бумаги на столе. Он нас ненавидит. Он служака - бухгалтер, чуждый игре и азарту, он живет только на зарплату - и тут в один миг двое балбесов должны получить больше, чем его зарплата за несколько лет. Впрочем, сколько же мы выиграли? Нам этого еще никто не сказал, и в ведомости сумма не проставлена.

От нечего делать осматриваю комнату. На стене - портреты Брежнева и Буденного. Маленький несгораемый шкаф в углу. Там, наверное, наше состояние.

И тут я встречаюсь глазами с Женей. Он начинает моргать и заискивающе улыбаться. Я уже давно заметил эту странную метаморфозу, которая происходит с ним после бегов. На ипподроме он железный Профессионал, суров, резок - не подступись. После игры - как ребенок. Теперь, видимо, он еще и боится, что я стану его упрекать, а может, и хуже - возьму и скажу: "А ты тут при чем?" Я ему ободряюще подмигиваю, и лицо его расплывается.

Раскрывается дверь. На пороге майор милиции. С ходу бодрым тоном:

- Товарищи, значит, так. Я вас, конечно, поздравляю с удачей. Обычно мы выдаем деньги сразу и отпускаем в сопровождении сотрудников. Но сегодня особый день, очень много посетителей, в обороте огромные суммы, а ваш билет единственный. Мы не можем рисковать. Народ озверел, много пьяных. Вас караулят у всех выходов. Поэтому отведем вас в отделение - и там вы получите все сполна. А пока прошу ваши данные, это так, для порядка. - Майор достает планшет. Фамилия? Имя? Отчество? Год рождения? Адрес прописки? Место работы?

- А национальность надо указывать? - спрашивает Женя.

- Отметьте, что я в белой армии не служил и в оппозициях не участвовал, говорю я, но сразу видно, что шутка не принята. В конце концов, о нас заботятся, беспокоятся, а мы лезем с подковырками.

- Извините, - говорю я, - неудачная шутка.

- Бывает, - бесстрастно подтверждает майор. - Скоро пришлют машину.

За нами приходят только через полчаса. Опять извилистый путь по коридорам, на этот раз пустым. Впечатление, как будто в здании ипподрома существует целый лабиринт, неизвестный публике. Мы выходим где-то в районе двадцатикопеечной трибуны, и вплотную к подъезду, так, что можно лишь с трудом протиснуться в приоткрытую дверцу, стоит белая "Волга". Машина рвет с места, мы выезжаем на улицу, проскакиваем в переулок. Воскресный вечерний город пуст, и "Волга" стремительно петляет по улицам, так что нас бросает из стороны в сторону. Визжат на поворотах шины. Шофер сосредоточенно крутит руль и не произносит ни слова.