Большой Боб

В Париж пришел какой-то новый, тяжелый грипп; мы безуспешно боролись с ним, и у меня не оставалось ни минуты свободной. Старший сынишка заболел, температура у него была под сорок.

Чуть ли не каждый вечер я говорил себе:

— Завтра надо будет выкроить время и забежать к Люлю.

Но на следующий день едва успевал обойти всех больных.

Кончилось тем, что она сама позвонила; мы только сели ужинать, и мне пришлось поставить телефон на буфет.

— Шарль?

Не знаю, каким образом жена догадалась, что это Люлю; возможно, по выражению моего лица. Говорила Люлю как-то неуверенно, с запинками.

— Я вам не помешала?

— Что вы! Как вы себя чувствуете? Надеюсь, у вас хотя бы нет гриппа?

— А вы болеете?

— Я нет, но очень многие мои пациенты и старший сын больны.

— Мне кажется, я не заразилась, — пробормотала Люлю.

Голос у нее был колеблющийся, нерешительный. Я уловил в нем какую-то нищенскую, приниженную покорность.

— Вы, наверно, едите?

Я солгал:

— Как раз кончили.

Жена скорчила недовольную гримасу.

— Вы, видимо, страшно заняты?

— Две последних недели передохнуть было некогда, но сейчас становится легче: выздоравливающих уже больше, чем новых случаев заболевания.

— Шарль, у меня к вам просьба.

Судя по тону, я решил было, что дело идет о деньгах.

— Вы же знаете, что всегда можете рассчитывать на меня. — Я вынул из кармана часы. — Не поздно будет приехать к вам в половине девятого?

— Благодарю, Шарль, я ведь всегда дома. Но только не думайте, что вы обязаны…

Озабоченный, я вернулся к столу, размышляя вслух:

— То ли она больна, то ли с ней что-то случилось…

— Плакала?

— Нет, но голос у нее какой-то не такой. Словно она милостыню просит.

— Поедешь к половине девятого?

— Да. Заодно зайду к двум больным.

— Я думала, на сегодня ты закончил.

— Пойдет в счет завтрашнего.

Этим я подстраховался: жена уже не предложит поехать вместе со мной. Я зашел пожелать спокойной ночи старшему сыну: он почти выздоровел и, обложившись иллюстрированными журналами, целыми днями читал в кровати.

— Поздно вернешься?

— Не думаю.

Взяв машину, я поехал на улицу Ламарка. Я поразился, обнаружив, что двери на замке, мало того — закрыты ставни и заперта наружная дверь, так что пришлось стучать. Послышались приближающиеся шаги. Голос Люлю спросил:

— Шарль, это вы?

— Да.

Люлю отодвинула засов, открыла замок. Она была не причесана, в красном халатике, в войлочных шлепанцах на босу ногу.

— Очень мило, что вы пришли.

Следом за ней я прошел через неосвещенную лавку, вошел в ателье; дверь в спальню оказалась открытой, и я бросил туда взгляд: на нерасстеленной кровати виднелась вмятина — Люлю, видимо, лежала. Я машинально оглянулся и, кажется, даже принюхался.

Люлю взглянула на меня и, усаживаясь, сообщила:

— Она ушла.

— Вы поссорились?

— Даже нет. Я ведь не потому попросила вас прийти. Я ей просто предложила убраться.

— А я полагал, что вы боитесь оставаться одна.

— Еще немножко боюсь. Видите, закрыла двери и окна. Смешно, я понимаю. Бывает, меня охватывает такой страх, что зуб на зуб не попадает, но лучше это, чем то, что было.

Я старался не смотреть на нее, боясь, что она прочтет в моих глазах изумление и жалость. Меня ужаснуло, как она похудела за эти несколько недель. Очень мне не понравились также глубокие круги под глазами и какой-то застывший взгляд.

— Вы не больны?

— Нет. А что касается Берты, то, может быть, с опозданием, но все-таки до меня дошло, что в чем-то я предаю Боба. Наверно, это трудно понять, а сейчас я просто не способна связно объяснить. Раньше я была такой, какой была. Неважно, что думали другие, но Бобу я была нужна именно такая. И лучше бы мне такой и остаться, это самое меньшее, что я могу, верно?

Я кивнул.

— С нею дом перестал быть нашим домом. Даже спальня, наша постель стали пахнуть по-другому. Она старая дева, и кое-какие вещи, которые замужняя женщина схватывает инстинктивно, ей совершенно непонятны. Все это очень сложно, Шарль. Я совсем подпала под ее влияние и даже думать пыталась, как она. Не положи я этому конец, дошло бы до того, что она стала бы чернить самые светлые воспоминания.

— Она разозлилась?

— Заявила, что очень скоро я пожалею о своем решении и прибегу к ней просить прощения, но будет поздно. В качестве вознаграждения я предложила ей небольшую сумму. Она отказалась, но на другой день я попросила привратницу передать ей конверт с деньгами.

Я с подозрением спросил:

— Ты хорошо питаешься?

— Ем, когда хочется.

— Не всухомятку?

Я открыл комнатный ледник. Там был только сыр, два ломтика ветчины в жирной бумаге и маленькая бутылка молока.

— Вот, значит, как ты заботишься о своем здоровье!

Я поймал себя на том, что говорю ей «ты».

— Сядь, Шарль.

Раньше весь стол был завален шляпками, кусками тканей, лентами; сейчас всего этого было совсем немного.

— Надеюсь, остальных мастериц ты оставила?

Люлю виновато опустила глаза.

— Что, никого не оставила?

— Только Луизу.

— Почему?

— Сперва я выставила за дверь Аделину: у нее одни развлечения на уме. Знаешь, с тех пор, как не стало Боба, они все вели себя одинаково.

Тут Люлю вспомнила о моей связи с Аделиной.

— Я не должна была этого делать? Ты сердишься?

— Да нет же!