Большой бонжур от Цецилии

Через несколько месяцев часть наша пограничная прознала про любовь мою к немецкой стороне и вкатила мне наказание на всю катушку. Сильно я тогда печалился. Командир видел, как я грустил по Гюнтеровой дочке. Решил он меня отвлечь от смурных мыслей, а то, кто его знает, что там в моей голове придумается. Вдруг до самострела бы дошло, а им потом отвечай за меня. Одним словом, сердечный мужик оказался. Поехали мы с ним в магазин с аккордеонами и баянами. Говорит, мол, покажи, Григорий, на какой инструмент твой глаз лег. Не успел я рукой указать, как продавец уже тащит мой «Orсhestr». Я что заметил: у немцев память на лица сильно хорошая. Зайдешь один раз, а они тебя на всю жизнь запомнят. Так вот, берет продавец баян и начинает на нем профессиональные рулады выводить. Офицер послушал виртуоза и просит меня мастерство показать. Ну, я и жахнул немцу в ответку! Командир от гордости за меня аж покраснел. «Покупаем инструмент!» – говорит. Я от его слов прям растерялся. Стыдно сказать, что денег у меня не хватит. А он хлопнул меня по плечу, мол, успокойся, Григорий, добавлю из своих, отдашь, когда сможешь. И добавил! Во какой золотой мужик был! А ну-ка, Женька, сгоняй до моей хаты и принесь сюда этот инструментарий.

– Я мигом, – охотно согласился Женька. – Одна нога здесь, другая – там.

– Этот баян мне потом добрую службу послужил. На всех праздниках в части играл, да и дома на гулянках, когда вернулся. Начальство меня сильно уважало и про тот мой любовный случай больше никогда не упоминало.

– Знаешь, дед Гриш, а у нас по сей день приезжает немец туалеты чистить.

– Да ну! Стало быть, не может Гюнтер без русского дерьма. Фрукт у него не рóдится без нашей интернациональной поддержки, – довольно произнес дед.

– Да не Гюнтер его зовут, а Питер, и не старый он. Лет сорок ему на вид. Даже на тебя чем-то похож. Волосы волнистые у него, темные как смоль. У немцев такие редко встретишь. Подбородок с ямочкой, нос крупный. Ну-ка, повернись боком.

Вовка несколько секунд пристально разглядывал лицо деда и сделал окончательный вывод:

– Точно похож.

– Дед Гриш, – осторожно начала Колькина мать, – а ты случайно не имеешь родственников за границей?

– Вот еще чего выдумала, – буркнул смущенно дед. – Откуда они у меня там. Я же советский человек!

– Сосед, сдается мне, сын у тебя появился после встреч под раскидистой яблонькой, а ты и знать не знаешь, – поддержал супругу Колькин отец. – У тебя фотокарточка дома есть, где ты в молодости?

– Конечно, есть, как не быть, – растерянно произнес дед. – Жень, гони домой ко мне еще раз и скажи моей бабке, чтобы альбом тебе коришневый дала. Скажи, мол, я про службу в армии рассказываю. Надо мне памятью с молодежью поделиться.

Пока Женька бегал за вещественными доказательствами, дед растянул меха и запел любимую «Розамунду»:

«…В дорогу, в дорогу! Осталось нам немного
Носить свои петлички, погоны и лычки.
Забудем парады, походы и наряды,
Взыскания и споры со строгим старшиной…»

Во время исполнения никто не проронил ни слова. Все напряженно ждали развязки. И только Григорий Францевич был беззаботен и весел.

– Вот, – выпалил запыхавшийся Женька, – принес.

Тяжелой, натруженной рукой дед с любовью стряхнул пыль с кожаной обложки и лишь потом принялся перелистывать страницы в поисках подходящей фотографии.

– Есть одна. Ну-кась, глянь Вовчик. Похож тот немец на меня в молодости или нет?

Вовка взглянул на снимок и утвердительно покачал головой.

– Дед Гриш, даже больше похож, чем я думал.

– А что это значит? – поинтересовался Пашка у Светки.

– Что, что! Проблемы у деда Гриши с бабушкой Верой будут за то, что он сына своего за границей оставил, – с хитрецой в глазах пояснила Светка.

– Оставил, а он там и вырос без него, бедненький, – запричитала Мариночка. – Теперь все ездит и ездит в туалет воинской части и папку своего ищет.

– Неужто Мария от меня сыночка родила и скрыла столь значимый факт, – оторопел от новости Григорий. – Ничего себе, клюква получается!

– И что теперь будешь делать, дед Гриш? – поинтересовалась Колькина мать.

Григорий не на шутку задумался. Густые лохматые брови сошлись у переносицы. Как два навеса, прикрыли они и без того глубоко посаженные глаза. Толстый нос покраснел и стал похож на подвяленную грушу.

– Фотографию буду делать, – наконец-то произнес он. – Фотоаппарат у вас есть?

– Найдется, – отрапортовал Колька.