Большой дом

Мгновение спустя меня усадили за стол, и официант засуетился, выкладывая справа и слева от моей тарелки серебряные вилки и ножи. Вы уж меня простите, бормотал он, этот парень — просто наказание. Двоюродный брат моей жены, баламут непутевый. Все к нам ездит, да и куда ему еще податься, родители-то умерли. Ошивается у нас целыми днями, а отказать никак нельзя, дело семейное. Как его зовут? — спросила я. Официант оглядел мой стакан, поднял, оценил на просвет, заметил пятнышко и заменил на стакан с соседнего стола. Какой роскошный подарок вы нам сделали, восторженно затараторил он. Жаль вы не увидите лица моей Диночки, когда я передам ей вашу книгу. Как все-таки его зовут? — настойчиво переспросила я. Зовут-то? Да Адам его зовут, Адам, уж и не чаю, когда услышу это имя в последний раз! Зачем он к вам приезжал? — спросила я. Ох, свести меня с ума, не иначе. Да забудьте вы его, забудьте как страшный сон! Хотите омлет? Вам же нравится омлет? Или, может, пасту «Примавера»? Выбирайте из меню все, что хотите, за наш счет. Меня зовут Рафи. Я вам сейчас чаю принесу, на этот раз возьмите желтый пакетик. Этот чай всем нравится, не прогадаете.

Но я не забыла этого юношу, ваша честь. Я не забыла высокого худощавого молодого человека по имени Адам, который был одновременно и мотоциклистом и моим другом, сгинувшим в чилийских застенках поэтом Даниэлем Варски. Четверть века тому назад этот парень стоял передо мной в замусоренной, точно берег после шторма, нью-йоркской квартире, разглагольствовал о поэзии, раскачивался вперед-назад на пятках, словно в любой момент мог подскочить и катапультироваться в никуда, а потом и вправду исчез — мгновенно, точно провалился в пропасть, в преисподнюю. Но он вынырнул здесь, в Иерусалиме. Зачем? Ответ казался мне очевидным: чтобы забрать стол. Стол, который он оставил в залог мне и только мне, доверил, поручил охранять, стол, который все эти долгие годы был на моем попечении и совести — стол, за которым я ковала собственную совесть. Я поняла: хозяин совсем не жаждал, чтобы его стол попал в другие руки, как я совсем не жаждала его отдавать и никогда больше за ним не работать. По крайней мере, именно так я рассудила, и мой никчемный разум позволил мне все это вообразить, хотя здравый смысл подсказывал, что все это не более чем галлюцинация, и подспудно я это сознавала.

Той ночью у себя в номере я подбирала слова, которые скажу официанту Рафи, то есть изобретала различные поводы снова повидать Адама: мне бы хотелось отправиться на экскурсию к Мертвому морю, на мотоцикле, с водителем и экскурсоводом в одном лице, да-да, точно на мотоцикле, и я готова щедро заплатить. Или: мне нужно срочно доставить посылку моей кузине Рутти, она живет в Герцлии, я не видела ее пятнадцать лет и не жажду, поскольку никогда не любила, но посылку доверить абы кому не могу, так что не мог бы он послать Адама, оказать мне небольшую любезность… за книжку для Дины… хотя, конечно, я буду рада предложить щедрое вознаграждение и т. д. и т. п. Я была даже готова предложить Рафи «помощь», взять Адама под крыло, наставить двоюродного братца его жены, бич семьи, на путь истинный, ведь в таком деле доброжелательный человек, писатель из Америки незаменим… так вот, я готова.