Большой Джон

^{Никакого Черного Принца нет и не будет!}

— Но вы все-таки поняли, Большой Джон. Вы поняли. Я это вижу! — произнесла девочка, глядя в его глаза с упованием и надеждой. — Ведь вы добрый волшебник. Вы должны понять все, все!

— Я добрый волшебник! — пробасил загробным голосом Джон и округлил глаза, заставив расхохотаться собеседницу. — Да, я добрый волшебник, и чую, что от меня требуют совета, как избавить от беды некую легкомысленную девицу, которая…

— Вот, вот именно это требуется от вас, милый, дорогой Большой Джон! — подхватила окончательно развеселившаяся Лида. — И я позову сейчас всех моих подруг, так как у нас заведено «правило товарищества», которое нарушить никак нельзя, и мы всегда действуем сообща во всех важных вопросах жизни. Мы советуемся всем классом, и единоличные решения у нас строго запрещены… Я сию минуту позову их всех, Большой Джон…

— Но их немного, по крайней мере, маленькая русалочка?.. — с деланым испугом спросил молодой человек.

— О, немного, успокойтесь, Большой Джон… Всего сорок человек… Разве это много?.. — серьезно спрашивала девочка.

— Но не будет ли это похоже на поход амазонок против некоего мифологического чудовища? — И Большой Джон стал с тем же комическим испугом на лице растерянно оглядываться кругом.

— Что вы так смотрите, Большой Джон?

— Я опасаюсь, что не хватит скамеек усадить всех ваших подруг, маленькая русалочка, только и всего.

— О, Большой Джон! Что значит сорок человек перед двумястами семьюдесятью пятью воспитанницами, находящимися в институте?! Но не в этом дело, голубчик… Они, то есть мои подруги, уже приглашены мною еще вчера и сейчас придут… Вот видите, в дверь уже заглядывает Додошка.

— Додошка — это собачка? — поинтересовался Джон.

— Да нет же, нет!.. Говорят вам — это институтка! — с улыбкой поправила своего друга Лида и стала подавать знаки Додошке, просунувшей голову в дверь зала.

Увидя знаки Воронской, толстенькая Додошка вкатилась в зал, «окунулась» перед Джоном чуть ли не до пола и уселась подле Лиды на скамейку.

— Рант, Живчик, Черкешенка, Хохлушка и Малявка идут следом за мною, — выпалила она.

— И «Малявка» тоже институтка? — снова заинтересовался Большой Джон, только что с комической важностью расшаркавшийся перед Додошкой.

Ему не успели ответить, так как в залу вошла Рант.

Болезненная Рант не выезжала далее Знаменской улицы и Большой Дворянской, где жили ее родные, и не мудрено, что человек, видевший своими собственными глазами Хеопсову пирамиду и великого сфинкса пустыни, казался ей каким-то сверхъестественным существом. Она пресерьезно поклонилась «в пояс» Большому Джону, как кланялись только архиерею и институтскому батюшке, не решаясь «окунаться» перед ним как перед «обыкновенным» посетителем, и благоговейно заняла кончик скамьи. После Рант появился с добрый десяток выпускных сразу. За ними еще пять… Еще и еще… Даже степенная Бутузина и меланхоличная Старжевская, самые незапятнанные «тихони» и «парфетки», на институтском жаргоне лучшие по поведению воспитанницы, не устояли против желания повидать «восьмое чудо света», как они тайком называли между собой Большого Джона.

Вскоре весь класс выпускных очутился в зале и тесным кольцом окружил гостя.

Большого Джона усадили, принесли еще скамью и разместились на ней зелено-белым роем. Додошка с Симой Эльской предпочли взгромоздиться на рояль, откуда, однако, они были тотчас же низвергнуты подоспевшей «шпионкой». У нее раскраснелись ее впалые щеки и заалел кончик носа, что случалось с ним всегда в минуты бурного волнения.

— Mesdamoiselles!.. Что это такое?.. С какой стати вы собрались?.. Зачем так много сразу?.. Воронская, кто к вам пришел?.. Отвечайте. Werde ich endlich Antwork bekommen?[18]

Но ее никто не слышал. И мысли, и глаза, и уши были напряженно заняты теперь одним только Большим Джоном, голова которого препотешно выглядывала из-за белой стены белых пелеринок и зеленых платьев.

— Wer ist dieser Herr? Wer ist dieser Herr? Bitte, antworten sie doch![19] — продолжала отчаянно взывать «шпионка», то туда, то сюда просовывая свою маленькую головку с выцветшею косицей заложенных «крендельком» на темени волос.

— Ах, фрейлейн! — вышла из себя Сима Эльская. — Чего вы беспокоитесь, право. Ведь это брат Воронской — миссионер. Он только что приехал из Америки, где обратил в христианство целую толпу краснокожих дикарей, — и она взглянула на «шпионку» победоносно уничтожающим взглядом.

— О!.. — только могла сказать потрясенная неожиданной новостью «Фюрстша» и поспешила поделиться ею с другой классной дамой младшего класса, тоже дежурившей на приеме в этот день.

— Ну, я нашего аргуса сплавила, — торжествуя заявила Сима, — долго не сунет к нам теперь носа, а вы, monsieur Большой Джон, говорите скорее, что нам делать для спасения этой глупышки Елецкой… Вы знаете? Лида вам все сказала? Как же нам спасти ее?

— Да, да, как ее спасти, говорите же, monsieur Большой Джон, говорите скорее! — разом подхватили взволнованные голоса сорока воспитанниц.