Большой футбол Господень

Назвать «Отцом» этого почти мальчика не выговорилось.

– А ты откуда, сестра? – весело спросил Дионисий.

Святости в Его взгляде поубавилось и Он взглянул на Клаву совсем мальчишеским жадным глазом.

– А я из Ярославля через Чечню проездом! – тоже весело ответила Клава.

Точно и не было страхов и горестей на этом пути.

– Интересного крюка дала. Ну рассказывай.

И Клава почти всё выложила Дионисию. Но не как на духу: про то, что она вернулась с зародившимся ребенком, она не рассказала. Быть может, потому что слишком много народу вокруг.

– И ты настрадалась, сестра, – вполне справедливо подытожил Дионисий. – Побудь с нами, успокойся. Я устрою.

Онисимов понял с первого слова, едва Дионисий заговорил с ним, что вот надо пристроить приезжих сестер.

– Приют надо открывать, – сформулировал он задачу. – Чтобы не сказать – монастырь. Очень резонно. А потом они поедут домой, укоренят у себя наши отделения. И будем мы не региональная организация, а всероссийская.

– Ты, Оркестр, точно на выборы собрался, – оценил громадность планов Дионисий.

– Это больше! Выбирают всяких личностей в депутаты раз в три года, в крайнем случае – в пять, а веру – на всю жизнь. Это не выборы, а выбор! Потому и надо обставить соответственно. Сделаем, идея ценная. Ну а на первую ночь найду им тут в ДК комнатку на два дивана.

Клава с Оленой почти всю ночь проговорили, лежа на черных клеенчатых диванах, продавленных поколениями заседавших на них пищевиков. Всё для девушек было внове: новый город, новая подруга, новая вера, в конце концов – новая жизнь. Они пока не загадывали, придёт ли и новая любовь? Но старую каждая из них вспоминала уже без мучительной боли – но со светлой грустью: ведь то, что любовь эта была у них – уже счастье. А бесконечна на этом свете не земная любовь, а только высшая небесная любовь Божественных Супругов, обещанная Светлым Отроком Дионисием.

Усвоили они, значит, с первого раза изрядный кусок новой своей веры.

* * *

Конечно, бурные приключение малых планетян очень увлекательны; Господствующему Божеству и мечтать невозможно пережить что-нибудь подобное, но ужасно, что всё у этих существ всерьез: когда старость – тогда уж старость, когда смерть – тогда уж смерть.

Люди и сами понимают, что жить окончательно и бесповоротно – ужасно. Поэтому они и придумывают себе бессмертную душу, чтобы жизнь свою на Земле рассматривать как разминку или вступительный экзамен.

Но когда приключения не всерьез и риск игрушечный – тогда и чувства не те, уж Оно-то знает это совершенно точно: прославленную поэтами «любовь до гроба» Оно пережить не в состоянии. Чего не дано – то не дано. Зато Оно пребывает единственным вечным Зрителем нескончаемых игр – по правилам и без правил. Тут или – или.

Впрочем, Господствующее Божество тоже лишено выбора: не может Оно при всем своем всемогуществе отказаться от Своей Божественности, стать смертным и испытать полный накал чувств. Даже если бы Оно вдруг и решило прекратить Свое вечное существование, Оно не в силах этого сделать: собственная природа не в Его власти.

Последний пункт – интересный повод для размышлений: если собственная Его природа не в его власти, то – в Чьей же?!.. И не связаны ли владение Собственной природой и познание смысла Своего существования?!..

* * *

Пустынцев появлялся теперь без Галочки. Не то что бы Дионисий об этом сожалел: Он теперь так вознесен, что всё человечество для него – достойная сожаления мелюзга. Впрочем, Он готов облагодетельствовать всех, кто припадет к Его стопам и воспримет новую Истину, Последний Завет. Вот и Галочку готов просветить и спасти по старому знакомству.

И уж вовсе не интересовал теперь Дионисия школьный гений Левон: этот всегда делал вид, что он – одинокий герой в серой толпе и нахально смотрел на всех свысока. Но на Дионисия теперь так не посмотришь, И вдруг из их класса зашел маленький Тиша-писарь, над которым всегда смеялись даже самые прилежные девочки и ни одна с ним не гуляла: заполнять вместо классного руководителя журнал с отметками – это уж слишком! Свободный человек в свободной школе так не поступает. Но Дионисий принял с величественным дружелюбием даже Тишу. Отвел из общего зала в заднюю комнату, усадил.

– Привет. Ну как там наши?

– О тебе гундосят.

Это их классное слово, означает «говорят», но с оттенком зависти.

– И что же конкретно?

– Ну – что в жилу попал.

Слышать такое было скорее обидно, чем лестно.

– Я не попадал никуда. Меня просветил Божественные Супруги. Не Я говорю, Они говорят Моими устами.

Тиша кивал с удовольствием: понятно, что Денис, ставши Дионисием, ничего другого сказать и не может в своем положении. Не хлопнет же приятеля по плечу и не признается: «Слушай, здорово я им лапшу навешал, да?!»

– Здорово, что сам Бог, – ещё охотнее кивнул Тиша.

– Не просто «Бог», как по-старому говорили, а Божественные Супруги: Бог-Отец и Богиня-Мать. Понятно же!

– Да я тоже думаю, что с Супругами понятнее. У нас в стране теперь секс есть, вот и на Небе тоже.