Большой горизонт

Она и в самом деле ни разу не посетовала на то, что здесь скучно, ни разу не запросилась на материк, в Ленинград, в привычную кипучую го­родскую жизнь. Ей нравилось здесь. С утра до ночи она была занята: хлопотала дома, занима­лась математикой с матросами, которые готови­лись поступать в училище, помогала соседкам по поселку...

Как они были счастливы друг другом, их сол­нышком Маринкой, счастливы всей жизнью, ко­торая выпала на их долю...

От резкого ветра на глаза навернулись слезы. Сморгнув их, Баулин схватился за бинокль. «Этого еще не хватало!»

С юго-запада неслось сизо-свинцовое, растре­панное облако. Шквал! Минут через пятнад­цать—двадцать он пригонит вздыбленные океан­ские волны.

Не будь за кормой «Вихря» шхуны, Баулин по­ставил бы его встречь шквалу. Но «Хризантема» беспомощна: машина не работает, у штурвала один боцман Доронин. Кругом битые льды. Шквал, без сомнения, оборвет буксирный трос. Слишком памятен был капитану 3 ранга тайфун «Надежда», чтобы он отважился рисковать и людьми, и шхуной... «Вихрь» находится непода­леку от необитаемого скалистого островка. Там есть бухточка. Нужно завести туда шхуну и по­ставить на якорь. Баулин отдал необходимые команды.

За несколько минут до того, как налетел шквал, Доронин и Кирьянов успели отдать якорь за скалистым мыском. Для второго судна места в бухточке не было, и «Вихрю» пришлось выйти в открытый океан.

Баулин рассчитывал, что, как только пройдет шквал — ну, через полчаса, через час, — «Вихрь» вернется к острову и снова забуксирует шхуну. Однако на деле все обернулось иначе: шквал при­нес с юго-запада потоки теплого воздуха, с се­вера вместе с битыми льдами шли массы холод­ного. Они столкнулись, и начался затяжной ледо­вый шторм. Температура упала до минус восем­надцати.

Двое суток боролся «Вихрь» с волнами, ветром и битыми льдами, поневоле отходя к югу. Когда же шторм утих наконец, обледенелый сторожевик не смог пробиться к бухточке: путь преграждали торосы.

— Веселей, чем у бабушки на свадьбе! — ус­мехнулся Доронин, оттирая щеки и уши.

Наступал ранний январский вечер, а шторм и не думал утихать. Не надейся, что «Вихрь» вер­нется сегодня за «Хризантемой».

Бухточка скорее походила на ловушку ставного невода, чем на спасительную гавань. От океана ее отделяла невысокая каменистая гряда, шири­ной метров в семь, не больше. Ударяясь о гряду, огромные волны перехлестывали через нее и ока­тывали притулившуюся шхуну холодным, тяже­лым ливнем.

Выбивая на обледенелой палубе чечетку и от­чаянно размахивая руками, Алексей никак не мог согреться.

Дверь носового кубрика сотрясалась от беспре­рывных ударов. «Ловцы» вопили, что они замер­зают, что они голодны, требовали затопить печку и дать им горячий ужин. Из всех голосов выделялся пронзительный фальцет шкипера.

— Образованный господин, — кивнул Доро­нин на дверь: шкипер выкрикивал ругательства и на японском, и на английском, и на русском языках. Вперемежку с бранью он требовал, про­тестовал и взывал к гуманным чувствам погра­ничников.

— Две недели в нервном санатории, и снидо[5] будет здоров,— пробормотал сквозь зубы Алек­сей.

— Плюс два года за решеткой, без права пере­дачи,— уточнил Доронин.

Однако шутки шутками, а нужно было что-то предпринимать. Приказав Алексею встать с авто­матом на изготовку у двери в кубрик, Доронин притащил из камбуза корзину угля и, вежливо предупредив японцев, чтобы они не шумели зря, передал им уголь и коробок с двумя спичками. Когда в железной печке затрещал огонь, Доро­нин потребовал коробок обратно: «Со спичками баловать не положено».

Вскоре разгорелась и печка в камбузе, был разогрет бульон из кубиков и чай.

Бульонные кубики, галеты, шоколад говорили пограничникам не меньше, чем новенькое загра­ничное белье экипажа: обычно ловцы и матросы японских шхун питаются вонючей соленой трес­кой и прогорклой морской капустой.

— Усиленный рацион шпионского образца! — буркнул Доронин.

Они с Алексеем по очереди поужинали в кам­бузе.

В том же камбузе они будут и отогреваться по очереди. Через каждые два часа. Так решил боц­ман. Правда, можно располагаться на отдых в кормовой кают-компании: два мягких кожа­ных кресла, все удобства. Но, во-первых, следует экономить уголек, а во-вторых — и это главное, — от камбуза ближе к кубрику с арестованными. Мало ли что может случиться.

Сняв гакабортный и бортовые фонари, Доро­нин дополна заправил их маслом, зажег и поста­вил на палубе, прикрыв с боков бухтами манильского троса. Из шкиперской кладовой были из­влечены запасные парусиновые плащи.

— Теперь нам сам «Егор-сними шапку» не страшен,— сказал боцман, первым заступая на ночную вахту.

— Какой Егор? — не понял Кирьянов.

— Так мой батя норд-ост кличет.

Ночь прошла спокойно, если не считать того, что волны окатывали и окатывали шхуну, и она обледенела, потеряв всю свою недавнюю красоту. Раз десять принимался падать сухой снег, и пограничники не успевали очищать от него фо­нари.