Большой круг

– Нет. Видишь ли, не смог приноровиться к тапочкам и трубке.

Джейми решил, возможно, это какая-то фигура речи.

– Как тебя понимать?

– Так, что меня нельзя приручить, малыш Джейми. – Калеб стегнул отрезанной косой по бедру и заговорил серьезнее: – Так лучше, ни с кем не прощаться.

Калеб написал Джейми, что попросился в армию, и тот приехал из Орегона его проводить. Все бумаги Калеб уже подписал и готов был идти, когда велят. Скоро. В пункте мобилизации очень заинтересовались его опытом охотника-проводника. Калеб заявил, ему двадцать шесть, не тридцать.

А Джейми все еще не знал, что делать.

Мэриен навестила его в начале апреля по пути в Нью-Йорк. Он рассказал ей о встрече с Сарой Фэи в Сиэтле.

– Она хотела бы иметь возможность сражаться. Легко сказать.

– Очень горько, когда тебе не дают настоящего дела.

– Да, знаю. Действительно знаю. Еще она сказала, мы все должны быть храбрыми. Храбрость сама по себе меня не интересует, но война… – Джейми осекся.

– Понимаю.

– Что мне делать? – он с испугом посмотрел на сестру.

– Я бы очень хотела, чтобы ты жил в мире и безопасности. В общем-то, не так важно, чем заниматься. Если ты отправишься на войну, общая ситуация не сильно изменится. А ты не можешь рисовать мобилизационные плакаты или что-то такое?

– Как будто я уворачиваюсь… Убеждать других людей идти на смерть.

– Вряд ли тебе удастся кого-то убедить, какой бы ты ни был хороший художник.

– Вот ты рискуешь. Ты храбрая.

– Это другое. Ведь я ищу возможности полетать на боевых самолетах. Не то что я не хочу внести свой вклад – хочу, – но иду не только из принципа. Я желаю что-то получить, а ты желаешь лишь спокойно жить, война же положит этому конец. Да меня, может, и не возьмут.

– Возьмут, – мотнул головой Джейми.

* * *

После стрижки, когда они с Калебом уже почти добрались до дна бутылки, Джейми спросил:

– А если я не смогу?

– Что не сможешь?

Калеб лежал на койке, подложив руку под голову. Джейми сидел в кресле-качалке. Окна были распахнуты в теплую ночь.

– Воевать.

– Тогда, вероятно, погибнешь. Но в один прекрасный день все равно умрешь.

– Перестань.

– Ты не узнаешь этого, пока не окажешься в самой гуще.

– Тогда уже будет поздно.

– Я думаю, большинство ребят в самом деле не умеют воевать. Они просто там. Наращивают количество. Знаешь, можно ведь найти место, где не надо ни в кого стрелять. Есть куча разных мест.

– Все мне так говорят. Мэриен считает, я могу заняться пропагандой.

– Можно поваром или еще что-нибудь.

Кроме ножниц Берит, Калеб после продажи дома попросил старый граммофон Уоллеса и сейчас встал и, выбрав пластинку, поставил ее, завел граммофон, опустил иглу. Дебюсси. После первых звуков Джейми вспомнил, как в детстве смотрел через балясины перил на Уоллеса и его друзей, споривших об искусстве.

– А у тебя будет выбор?

Калеб сел на койку, перекинул ногу на ногу и закурил.

– Вряд ли. Ты когда-нибудь кого-нибудь убил? Хоть птицу?

– Пауков, мух. Рыб.

– А если нам завтра пойти на лося? Я бы тебя взял. Гон у самцов только начинается. Там интересно.

В надежде, что Калеб не заметит, насколько отвратительна ему сама мысль, Джейми устремил взгляд на дно чашки, погонял виски.

– По-моему, пустое дело убивать, только доказывая себе, что можешь.

– Городские охотники, которых я вожу на охоту, исключительно этим и занимаются. Лосей и косуль слишком много, вот беда, а волков и гризли почти не осталось…

– Благодаря вам, – вставил Джейми.

– …И они умирают с голода.

– Не уверен, что это хорошая проверка. Ведь если ты не убьешь лося, он-то все равно тебя не убьет.

Калеб допил виски и отставил чашку.

– Лося убить легче, чем человека, Джейми. Но тебе не нужно никого убивать.

– Конечно, можно сесть и примириться с тем, что я трус.

Калеб посмотрел ему в глаза:

– Ты не трус.

Джейми хотелось спросить у Калеба, уж не он ли убил Баркли Маккуина. Хотя какая разница? Были ведь люди, кого Джейми хотел убить: мальчишку, мучающего собаку, мистера Фэи, Баркли. Она есть в нем, потребность убивать.

– Хорошо. Завтра идем.

Джейми плохо спал. После виски хижина и стрекотание сверчков медленно кружились, а он лежал на полу у Калеба в центре тошнотворного водоворота и опять думал о письме Саре Фэи. Оно пришло в июле, когда Мэриен уже давно уехала.