Большой куш

Ну что ж, пока все шло по плану. У Питти теперь есть адрес и у Большого Майка — тоже. Адрес был написан на беговом листке, который Ангер оставил на барной стойке, когда закончил пить пиво.

При воспоминании о пиве Марвин почувствовал отрыжку, и это неприятное ощущение заставило дернуться уголки его тонких губ. Он не любил пиво, да и вообще редко выпивал.

Ангер уселся в самом последнем ряду трибун, ожидая конца скачек. Ставок он больше не делал. Он быстро прикинул, что просадил уже около шестидесяти долларов, если не больше. Эта мысль не давала ему покоя, и он никак не мог избавиться от ощущения, что выбросил деньги на ветер. Для человека, который зарабатывал менее пяти тысяч в год, это была ощутимая сумма. Черт бы побрал этого Клэя и его безденежье — нет чтобы самому вложиться в затею! С другой стороны, Марвин прекрасно понимал, что, водись у Клэя свои деньги, он никогда не взял бы его в дело.

Хватит думать об этом, решил он. Что значит несчастная пара сотен или даже тысяч зеленых по сравнению с той бешеной суммой, которая поставлена на карту. С другой стороны, подытожил Марвин Ангер, нет худа без добра — лучше потерять деньги, чем подставлять голову под пули. Когда план Клэя вступит в завершающую фазу, без стрельбы не обойдется. Но к Ангеру это уже не будет иметь отношения.

Как и многие люди маленького роста, Ангер был агрессивен. Он был убежден, что работа, которую он выполняет, ниже его умственных способностей, и это развило в нем комплекс неполноценности, усиливавший природную агрессивность. Но агрессивность Ангера была не следствием личной храбрости, а, скорее, проистекала из таящегося в глубине души презрения к окружающим его людям, их занятиям и увлечениям.

Спокойно дождавшись окончания скачек, Марвин Ангер влился в многотысячный поток зрителей, хлынувший с ипподрома, — люди спешили набиться в дополнительные поезда, увозившие выигравших и проигравших из Лонг-Айленда в Манхэттен.

По дороге домой Ангер остановился перекусить, а вскоре после семи часов он уже добрался до своей меблированной квартиры на четвертом этаже небольшого дома на 31-й улице.

* * *

Первые двадцать минут после окончания скачек для Майкла Алоизия Хенти были адом кромешным. Те, кому повезло в тотализаторе, осаждали стойку бара, требуя скотч или бурбон, и, пропустив рюмку-другую, бежали к кассам за выигрышем. Еще во власти возбуждения от улыбнувшейся им удачи они драли глотки, наперебой перекрикивая друг друга. Неудачники, досиживавшие до самого закрытия, облокотившись на стойку, мрачно рвали проигрышные билеты. Клочки летели на пол, уже усеянный десятками тысяч других билетов, бывшие владельцы которых не смогли угадать призовую лошадь.

Большой Майк всегда ненавидел эти последние полчаса. Он и еще трое барменов просто с ног сбивались, да еще всякий раз приходилось с боем выпроваживать с полдесятка посетителей, которые продолжали сидеть и после закрытия. Обслужив последнего клиента, нужно было еще убрать, вымыть посуду, привести все в порядок. Бармены постоянно опаздывали на последний, дополнительный поезд и были вынуждены ждать еще минут двадцать-двадцать пять до прихода очередной электрички до Нью-Йорка.

Майк всегда торопился, чтобы не опоздать на дополнительный поезд. Он был заядлым игроком, но, несмотря на вечные проигрыши (а на лошадей он вот уже много лет просаживал больше половины недельного заработка), ему не удавалось прикинуть свои шансы даже к концу скачек. Он был вообще не в ладах с цифрами.

Конечно, как служащий ипподрома, а точнее — как лицо, владеющее лицензией на торговлю спиртными напитками в баре на ипподроме, Майк не имел права делать ставки в кассах для обычных посетителей. Поэтому каждый вечер он пытался предугадать исход скачек следующего дня на основе имеющейся информации, а утром, по пути на работу, заглядывал к букмекеру и делал ставки. Несмотря на слабость к бегам, он считался солидным и надежным человеком. Букмекер предоставил ему кредит, и Майк рассчитывался с ним обычно в конце недели, когда получал очередное жалованье.

Во время долгой поездки домой в поезде он доставал программку с информацией о заездах и подсчитывал собственные результаты. В тот необычный день ему как никогда хотелось побыстрее приняться за подсчеты. Из-за того, что сегодня на него вышел Клэй, Майк был в приподнятом настроении. Будущее представлялось ему в розовом свете, и ставки, сделанные им, были больше обычного.

Он знал, что проиграл, но еще не понял сколько. И не только потому, что был несилен в арифметике, — он вообще не мог удержать в голове сумму выигрышей со ставок. Майк знал одно: сегодня он поставил больше двухсот долларов, а к финишу пришла только одна из его лошадей.

На гладком лбу Майка залегла глубокая складка, и тут ему в голову странным образом пришла та же мысль, которая была на уме у Марвина Ангера: что такое паршивые несколько долларов по сравнению с сотнями тысяч, о которых он только и думал последние несколько дней?