Они прошли через бар, кивнув высокому мужчине, сидевшему на табурете у стойки, миновали коридор и, дойдя до последней двери, тихо постучали в нее три раза.
Дверь открыл стройный широкоплечий мужчина в халате из китайского шелка и в шлепанцах, надетых на шелковые носки. Это был Вэл Кэннон. Он держал в руках стакан виски с содовой, но гостям выпить не предложил. Скрестив длинные ноги, Вэл устроился в широком кожаном кресле. В квартире работал кондиционер, окно было закрыто и задернуто массивной шторой. Из-за почти полного отсутствия мебели было невозможно понять, гостиная это или офис.
Крепыш заговорил первым:
— Значит, так. Я говорил со Штайнером. Лео его хорошо знает. Как я и думал, он задолжал Лео довольно крупную сумму.
— Надо думать, — сказал Вэл. — Дальше.
— Лео немного рассказал. Но я узнал вот что. Этот легаш, Кеннан, сказал ему, что в конце месяца рассчитывает получить хороший кусок. Ну, я сказал Лео, чтобы он надавил на легавого. Он ему позвонил. В общем, легавый говорит, что заплатить Штайнеру сможет только в конце недели. Не то чтобы он зуб дал, но Лео чует, что до понедельника деньги у легавого появятся.
Вэл задумчиво кивнул. Он поднес стакан к тонким губам и сделал глоток.
— Ну, у тебя что? — спросил он чахоточного.
Тот застыл и вытянулся, словно по стойке «смирно».
— Все было просто, — сказал он. — Просто. Я потолковал с уборщиком. В этой квартире живет тип по имени Марвин Ангер. Он работает клерком в городском суде. Живет в доме уже несколько лет. Холостяк, живет один. Сторож не помнит, чтобы кто-то к нему ходил. Баб не водит. Правильный, в общем.
— Ну а…
— Сейчас скажу, — быстро проговорил чахоточный. — К букмекерам не ходит, по барам не шляется. Выписывает «Уолл-стрит джорнал» — стало быть, играет на бирже. Это все, что я смог узнать.
— А что другие?
Чахоточный пожал плечами.
— Неизвестно, — сказал он.
Он подошел к столу и взял сигарету из ящичка. Крепыш достал из кармана серебряную зажигалку и зажег недокуренную сигару.
— А что у тебя, Вэл?
Кэннон подался вперед.
— Немного, — сказал он. — Вчера виделся с девчонкой. Сегодня после обеда она снова отправится в тот дом. Вроде этот парень, что там кантуется, на нее запал. Звать его Джонни Клэй. Я навел о нем справки. Недавно отмотал срок. Так, мелочь, сявка. Ходка за кражу. Через пару дней проясню момент. Он вроде главный в банде, если это — банда. Пока известно одно — и это она знает от своего мужа, а не от этого Клэя, — а именно: они собираются взять кассу ипподрома. Это точно. Как и когда они планируют налет — никто не знает. Но она уверена, что это — дело решенное. Ее муж — кассир на ипподроме, он тоже повязан. И еще пара своих людей изнутри работают, зуб даю. Что там делает легавый, не знаю. Пока ничего не вырисовывается. И насчет этого Ангера тоже не могу понять, в чем его задача. Может, просто деньги дает на дело. Одно ясно: это — фраера. Судимость — только у Клэя. Кроме этого Клэя, ни у кого неприятностей с законом не было, да и сам Клэй — мелкая шпана.
— Мелкой шпане ипподром брать — кишка тонка, — пробурчал крепыш.
— Я прикинул, и выходит, что сроки падают на конец недели, — раздраженно продолжал Вэл. — Надо сесть им на хвост, и тогда мы заранее узнаем, когда они начнут операцию. А большего нам и не надо. Шансы провернуть это дело у них — один к пятидесяти тысячам. Но я все равно в толк не возьму, как это можно сделать. С другой стороны, этот Питти знает там все ходы-выходы. Если они берут его в дело, значит, что-то хитро затеяли. Только вот что?
Вэл замолчал, встал и вышел из комнаты. Спустя несколько минут он вернулся со стаканом виски и продолжил.
— Ясно одно, — сказал он. — Мы делаем ход только после того, как они закончат операцию. Мое мнение: то, что им пофартит, — это шанс один на миллион. И еще вот что: в день налета мы не должны светиться на Лонг-Айленде. Но если чудо случится и они словят фарт, в городе будет жарче, чем за хвостом реактивного самолета.
Чахоточный затушил сигарету и улыбнулся.
— Да, будет жарко, — сказал он. — Слушай, Вэл, выпить не найдется?
Кэннон в упор посмотрел на него.
— Мы в сламе, чтобы нарыть деньги, а тратить будем каждый врозь, — отрубил он. — Сходи в бар и выпей на свои.
Шагая к Бродвею, где он должен был сесть на метро, доехать до Пенсильванского вокзала, а там пересесть на поезд до Лонг-Айленда, Джордж Питти стал анализировать все случившееся с ним за последние двадцать четыре часа.
Накануне, в воскресенье, в одиннадцать часов утра, тщательно выбритый, в белой рубашке и синем шерстяном костюме, в начищенных до блеска черных ботинках и без шляпы, он стоял в продуктовой лавке на углу Бродвея и 109-й улицы.
Он взял три хрустящих булочки на свой вкус и полдюжины французских пончиков, которые любила Шерри, и добавил к этому две упаковки кофе с сахаром и сливками и банку с маринованными огурчиками.