Большой, маленький

ЛЕТНИЙ ДОМИК - Я часто думаю о терпении садовников,- сказала Клауд, когда они шли по так называемому парку по колено в траве.- Эти огромные деревья сажал еще мой отец, когда был ребенком. Он представлял, какими большими они должны вырасти, хотя знал, что ему не доведется этого увидеть. Вот этот бук, например - я могла обхватить его руками, когда была девочкой. Вы знаете, и в ландшафте садов существует мода, хотя она рассчитана на очень долгое время, потому что деревья растут долго. Вот рододендроны - когда я была маленькой, я называла их "рамдедамдамсы", помогая садовникам из Италии сажать их. Сейчас мода на них прошла. Их очень трудно подстригать. Итальянцы больше не служат у нас и они стали гигантскими. О, берегите глаза! Вы видите, что все здесь спланировано. Оттуда, где сейчас начинается садовая града, открывался вид - разнообразные, специально подобранные деревья выглядели так живописно, они напоминали иностранных дипломатов, собравшихся в посольстве на приеме. А между ними лужайки, и клумбы, и фонтаны. Это напоминало момент охоты, когда собираются знатные лорды и леди, держа в руках соколов. Посмотрите сюда! Уже сорок лет за всем этим нет соответствующего ухода. Здесь макет сада, как бы он должен был выглядеть - как будто читаешь письмо, присланное давным-давно, и его оставили под дождем и все буквы слились в строчках. Не знаю, огорчает ли это его. Он любил порядок. Видите? Вот статуэтка певчей птички. Сколько времени потребовалось, чтобы виноградная лоза опрокинула ее, а может быть, кроты прорыли под ней свои норы. Ну, ничего, он поймет. Всему есть свои причины. Никто не захочет специально разрушать статуэтку подобным образом. Она сделана из мрамора. - Может быть, вам следовало бы выдернуть эти колючие заросли. Она посмотрела на него так, будто он неожиданно ударил ее, и откашлялась, прочищая горло. - Это дорожка Оберона. Она ведет в летний домик. Это не самый прямой путь, но Оберону следует увидеть вас. - Да? Летний домик представлял собой две закругленные стены из красного кирпича с высоким крыльцом между ними. Не понятно было, выглядел ли он разрушенным или действительно был разрушен. На очень больших, аркообразных окнах висели веселенькие занавески. - Вы могли видеть это место из дома,- сказала Клауд.- Лунными ночами здесь очень романтично. Оберон - сын моей матери от другого мужа, мой сводный брат. Он на несколько лет старше меня. Много лет он был школьным учителем, правда, сейчас он не совсем хорошо себя чувствует и не покидал летнего домика уже около года. Как жаль... Оберон! Подойдя ближе, он увидел, что всего здесь коснулась заботливая рука: небольшой, аккуратный огородик, сарай, сквозь доски которого виднелось луговое сено, наполовину собранное в стог. Парадный вход начинался со скрипучей двери, слегка покосившейся от старости, выщербленных ступенек, а рядом на солнце стояло плетеное ободранное кресло, обтянутое парусиной. В кресле сидел маленький старичок, который, услышав свое имя, вскочил в волнении - казалось, что тугие подтяжки заставляли его горбиться - и бросился было к дому, но Клауд оказалась проворнее и успела остановить его. - Здесь Смоки Барнейбл, который сегодня женится на Дэйли Алис. Подойди и поздоровайся.- Она кивнула головой в сторону Смоки и, взяв старичка под локоть, вывела его во дворик. Оберону некуда было деваться и он с гостеприимной улыбкой повернулся к двери, приветливо протянув руки. - Пожалуйста, пожалуйста, хм,- он захихикал рассеянным старческим смешком. Он на мгновение взял протянутую руку Смоки и тут же с благоговением снова уселся в парусиновое кресло, указав Смоки на скамеечку. Почему-то Смоки ощутил внезапную тревогу, которую вызвал у него здесь солнечный свет. Клауд села на стул рядом со своим братом и Оберон положил свою покрытую седыми волосами руку на ее ладонь. - Ну, что случилось? - снисходительно спросила она. - Не стоит и говорить,- ответил Оберон со скрытым намеком. - Член семьи,- сказала Клауд.- Сегодня. Оберон, по-прежнему рассеянно посмеиваясь, посмотрел на Смоки. Незащищенность! Вот что чувствовал Смоки. Как только они вошли в этот дворик, они потеряли что-то, что сопровождало их в лесу; они вышли за какие-то пределы. - Это легко проверить,- сказал Оберон, ударив себя по костлявому колену и поднимаясь на ноги. Пятясь, он вошел в дом, потирая руки. - Не так легко,- проговорила Клауд, не обращаясь ни к кому и глядя в безоблачное небо. Она уже не чувствовала себя так непринужденно. Она снова откашлялась и вздохнула. Потом бросила быстрый взгляд на крошечные золотые часики, тикавшие у нее на груди. Время шло. Она посмотрела на Смоки и улыбнулась извиняющейся улыбкой. - Ага, ага, вот,- говорил Оберон, выходя из дома с большой камерой на длинных ногах-стойках, покрытой черным куском ткани. - О, Оберон,- сказала Клауд не то, чтобы беспокоено, но так, как если бы в этом не было необходимости и безо всякого энтузиазма. Но Оберон уже устанавливал треногу около Смоки, регулируя высоту так, чтобы она стояла ровно и наклоняясь над Смоки своим красным старческим личиком. Долгие годы эта последняя фотография Оберона лежала под увеличительным стеклом на столе в летнем домике - на ней был Смоки в костюме, как у Трумена, который блестел на солнце, с растрепанными волосами и бледным лицом, как после солнечного удара. На фотографии был виден локоть с ямочкой и ухо с серьгой тетушки Клауд. Когда спустя годы сын Смоки смахивал пыль со старого снимка, это был всего лишь выгоревший на солнце, ничего не доказывающий кусочек бумаги.