Большой, маленький

Оберону пришлось слезть с дивана и положить книгу на пол, чтобы полностью развернуть морскую /а это была именно она/ карту. Она шуршала и потрескивала, как огонь в камине. На сгибах кое-где были протерты крошечные дырочки. Для Смоки она выглядела намного более дряхлой, чем пятнадцать-шестнадцать лет назад, когда он увидел ее впервые, на карте были значки и пометки, которых он не помнил. Но это была та же самая карта, должна была быть. Когда он опустился на колени рядом со своим сыном, который уже вовсю изучал ее, а его глаза блестели и пальцами он водил по карте. Смоки обнаружил, что карта не стала ему более понятной, хотя за прошедшие годы он научился делать работу наилучшим образом, даже не понимая того, что делает.

— Мне кажется, я знаю, что это такое, — сказал Оберон.

— Да? — удивился Смоки.

— Это битва.

— Хм.

Оберон и раньше внимательно рассматривал карты в старых книгах по истории: продолговатые прямоугольнички, обозначенные маленькими флажками, разбросанные по пересеченной поверхности топографической карты; серые прямоугольнички были выстроены симметрично напротив черных. А на другой странице — та же самая картина, но спустя некоторое время: некоторые значки отодвинуты назад, в них вклинились черные прямоугольники, стрелки показывают направление наступающих и отходящих войск. В светло-серой карте, разложенной на полу библиотеки, разобраться было труднее, чем в обычных картах: она раскрывала полную картину грандиозной битвы в масштабе 2:30, которая была полностью представлена на одной странице — наступления и отступления, победители и побежденные. Но топографические линии были совершенно прямыми — они не имели плавных закруглений и не сходились в одной точке.

— Там внизу есть легенда, — сказал Смоки, чувствуя усталость.

Легенда конечно была. Оберон тоже видел разъяснительные надписи закорючки, обозначающие планеты. В легенде говорилось, что толстые линии проходят здесь, а тонкие там. Но не было никакой возможности определить, какие линии на карте действительно толстые, а какие тонкие. Под легендой карты была сделана надпись, которая привлекла его внимание: «предела — нет нигде; центр — везде».

Испытывая большое затруднение, которое даже вызывало у него чувство опасности, Оберон посмотрел на отца. Ему показалось, что он увидел в лице Смоки и в его опущенных глазах /спустя годы, когда Оберону снился отец, у него было именно такое выражение лица/ печальную покорность, разочарование, как будто он хотел сказать: «Ну, я постараюсь объяснить тебе, постараюсь удержать тебя, чтобы ты не зашел слишком далеко, постараюсь предостеречь тебя; но знай, что ты свободен, я не хочу оказывать на тебя давления, только теперь ты знаешь, видишь, теперь все мосты сожжены — в этом есть частично и моя вина, но твоей больше.

— Что, — сказал Оберон, чувствуя, как у него в горле застрял комок, — что… что это… — Он попытался проглотить мешающий комок, но понял, что все равно не сможет ничего сказать. Казалось, от карты исходит такой шум, что он не сможет расслышать даже собственных мыслей. Смоки схватил его за плечи и рывком поставил на ноги.

— Послушай, — сказал он. Возможно Оберон ошибался в своих чувствах: как только он встал и отряхнул ворсинки от ковра со своих колен, он чувствовал только скуку.

— Знаешь, я действительно думаю, что сегодня неподходящий день для этого. Я хочу сказать, пойдем отсюда. Пойдем на пикник. — Смоки засунул руки в карманы и стоял, глядя на сына сверху вниз. — Может быть, тебе этого не очень хочется, но я думаю, что твоя мама оценит, если ты ей немного поможешь приготовить все для пикника. Тебе бы хотелось поехать на машине или на велосипеде?

— На машине, — ответил Оберон, все еще не поднимая глаз, не будучи уверенным рад он или нет тому, что мгновение тому назад он и его отец отважились вместе совершить путешествие в загадочные земли, а теперь они по-прежнему были далеки друг от друга. Он подождал, пока отец отвел глаза, вышел из библиотеки и звук его шагов замер на паркете в другой комнате, только тогда он поднял глаза от карты, которая снова стала маленькой и не заставляла его испытывать смущение и беспокойство от невозможности разрешить эту загадку. Он снова свернул карту, закрыл книгу, но вместо того, чтобы поставить ее на место среди таких же фолиантов, закрытых стеклянными дверками полок, он засунул ее за обивку кресла, чтобы потом можно было снова взять ее.

— Но если это сражение, — сказал он самому себе, — то кто на чьей стороне?

— ЕСЛИ это битва, — поддакнула Лайлек, очутившаяся в кресле с поджатыми ногами.

СТАРАЯ ГЕОГРАФИЯ