Большой, маленький

— Вы могли видеть это место из дома, — сказала Клауд. — Лунными ночами здесь очень романтично. Оберон — сын моей матери от другого мужа, мой сводный брат. Он на несколько лет старше меня. Много лет он был школьным учителем, правда, сейчас он не совсем хорошо себя чувствует и не покидал летнего домика уже около года. Как жаль… Оберон!

Подойдя ближе, он увидел, что всего здесь коснулась заботливая рука: небольшой, аккуратный огородик, сарай, сквозь доски которого виднелось луговое сено, наполовину собранное в стог. Парадный вход начинался со скрипучей двери, слегка покосившейся от старости, выщербленных ступенек, а рядом на солнце стояло плетеное ободранное кресло, обтянутое парусиной. В кресле сидел маленький старичок, который, услышав свое имя, вскочил в волнении — казалось, что тугие подтяжки заставляли его горбиться — и бросился было к дому, но Клауд оказалась проворнее и успела остановить его.

— Здесь Смоки Барнейбл, который сегодня женится на Дэйли Алис. Подойди и поздоровайся. — Она кивнула головой в сторону Смоки и, взяв старичка под локоть, вывела его во дворик.

Оберону некуда было деваться и он с гостеприимной улыбкой повернулся к двери, приветливо протянув руки.

— Пожалуйста, пожалуйста, хм, — он захихикал рассеянным старческим смешком. Он на мгновение взял протянутую руку Смоки и тут же с благоговением снова уселся в парусиновое кресло, указав Смоки на скамеечку. Почему-то Смоки ощутил внезапную тревогу, которую вызвал у него здесь солнечный свет. Клауд села на стул рядом со своим братом и Оберон положил свою покрытую седыми волосами руку на ее ладонь.

— Ну, что случилось? — снисходительно спросила она.

— Не стоит и говорить, — ответил Оберон со скрытым намеком.

— Член семьи, — сказала Клауд. — Сегодня.

Оберон, по-прежнему рассеянно посмеиваясь, посмотрел на Смоки. Незащищенность! Вот что чувствовал Смоки. Как только они вошли в этот дворик, они потеряли что-то, что сопровождало их в лесу; они вышли за какие-то пределы.

— Это легко проверить, — сказал Оберон, ударив себя по костлявому колену и поднимаясь на ноги. Пятясь, он вошел в дом, потирая руки.

— Не так легко, — проговорила Клауд, не обращаясь ни к кому и глядя в безоблачное небо. Она уже не чувствовала себя так непринужденно. Она снова откашлялась и вздохнула. Потом бросила быстрый взгляд на крошечные золотые часики, тикавшие у нее на груди. Время шло. Она посмотрела на Смоки и улыбнулась извиняющейся улыбкой.

— Ага, ага, вот, — говорил Оберон, выходя из дома с большой камерой на длинных ногах-стойках, покрытой черным куском ткани.

— О, Оберон, — сказала Клауд не то, чтобы беспокоено, но так, как если бы в этом не было необходимости и безо всякого энтузиазма. Но Оберон уже устанавливал треногу около Смоки, регулируя высоту так, чтобы она стояла ровно и наклоняясь над Смоки своим красным старческим личиком.

Долгие годы эта последняя фотография Оберона лежала под увеличительным стеклом на столе в летнем домике — на ней был Смоки в костюме, как у Трумена, который блестел на солнце, с растрепанными волосами и бледным лицом, как после солнечного удара. На фотографии был виден локоть с ямочкой и ухо с серьгой тетушки Клауд. Когда спустя годы сын Смоки смахивал пыль со старого снимка, это был всего лишь выгоревший на солнце, ничего не доказывающий кусочек бумаги.

ЛЕСА И ОЗЕРА

Обойдя вокруг летний домик, они спустились по извилистой, размытой дождями тропинке, исчезающей в дремучем, сонном лесу. Казалось, что этот лес вырос здесь для того, чтобы спрятать спящую красавицу, пока не истекут сто лет ее сна. Они недолго прошли по тропинке, когда позади раздался шорох, шуршание и с внезапностью, испугавшей Смоки перед ними возник человек.

— Доброе утро, Руди, — сказала Клауд. — Это жених. Смоки, это Руди Флуд.

Шляпа Руди была такой помятой, как будто он дрался ею. Загнутые вверх поля открывали его широкое бородатое лицо. Из-под распахнутого зеленого плаща, виднелся большой живот, туго обтянутый белой рубашкой.

— А где Рори? — спросила Клауд.

— Дальше по тропинке. — Он ухмыльнулся, глядя на Смоки с таким видом, как будто они оба участвовали в каком-то розыгрыше. Через минуту на тропинке появилась Рори Флуд, его худенькая жена, и молодая женщина в застиранных джинсах. На руках у нее был довольно крупный ребенок, который колотил ножками и ручками.

— Бетси Берт и Робин, — сказала Клауд, — а там Фил Фокс и два моих двоюродных брата — Ирвин и Вальтер Стоуны, по матери-Клауды.

Справа и слева на тропинке появлялись все новые гости, приглашенные на свадьбу. Тропинка была узкой, гости шли по двое и им приходилось тесниться и отходить в сторону, чтобы все могли пожать Смоки руку и поздравить его.

— Чарльз Уэйн, — продолжала знакомить Клауд, — Ханна Нун. А где Лэйки и Вуды?

Тропинка вывела на широкую наклоненную к озеру поляну. С поляны был виден край этого озера, который как ров с водой окружал островок, поросший старыми, корявыми деревьями. Листья ковром покрывали поверхность озера, а лягушки выскакивали прямо из-под ног, когда они проходили мимо воды.