Большой обман

— То есть как обрести уверенность, что человека, с которым живешь, не тошнит от тебя и он не собирается уйти к другому?

Джо высвобождается из моих объятий и ласково щекочет мне шею.

— Я не знаю. — Джо щурится на волны. — Да и ты не знаешь.

— Значит, наверняка не скажешь?

— Нет. Какое там.

С этими словами Джо поднимается с земли, берет небольшой окатанный голыш и кидает в воду. Камешек прыгает по волнам — раз, два, три, — пока хватает энергии. Потом он тонет.

Совсем не то я хотела услышать. Впрочем, так мне и надо. Нечего задавать вопросы, на которые сама не знаешь ответ.

35

По пути домой мы делаем еще одну, последнюю остановку — у казино рядом с вокзалом, где так часто играл папа. Подростком я, наверное, тысячи раз проходила мимо, но зайти… да ни за что на свете! Зато сейчас мне отчаянно захотелось посмотреть на вертеп изнутри.

Джо остается на улице, а я тщетно пытаюсь убедить швейцара, что, осмотрев помещение, может, тоже захочу во что-нибудь сыграть. Удивительное дело: он все-таки разрешает мне войти.

И вот я в казино. Совсем не так я его себе представляла. Ребенком я думала, что в любом казино полно высоких дам в длинных перчатках и эффектных щеголей в визитках и галстуках а-ля Дэвид Найвен[54]. В них дрожь предвкушения и аромат утонченного порока, они пьют шампанское и курят сигары. На самом деле помещение больше смахивает на контору букмекера. Тут серовато, грязновато, темновато и уныло; в атмосфере чувствуется напряжение; игроков немного, и от всех от них веет какой-то мертвечиной. Вот кучка изможденных пенсионеров просаживает свои сбережения в рулетку. Вот какие-то туристы режутся по маленькой в «двадцать одно». А вот толпа игральных автоматов гундит о чем-то в углу, и лампы их то вспыхивают, то гаснут, словно испорченные елочные гирлянды.

Интерьер не нов, безвкусен и перегружен. Не проходит и минуты, как у меня начинает рябить в глазах. Это все из-за ковров — оранжево-желтых, с зелеными пятнами, словно их соткали из рвоты.

Старушка с черными ногтями запустила руку в кошелек и нудно пересчитывает пятифунтовые банкноты. Вот она вынимает из кошелька несколько бумажек, и тип в галстуке на резинке меняет их на фишки, и она рассыпает фишки по полю рулетки. Чет-нечет, красное и черное, и не забыть даты рождения обоих внуков.

Ставки сделаны, и утомленный крупье вбрасывает шарик на крутящееся колесо. Рулетка вертится, и все смотрят на нее страшными глазами и бормочут тайные заклинания.

Колесо замедляет свой бег. Серебряный шарик дрожит, и звенит, и перепрыгивает с номера на номер. «Два черное». Никто не выиграл. Старушка с черными ногтями тоже проиграла. На лице ее постепенно проступает осознание проигрыша. Интересно, как она сейчас поступит?

Старушка недоуменно трясет головой, достает кошелек, и все начинается сызнова.

На задах казино на некотором возвышении находится помещение, которое именуется здесь «залом для игры в карты». Наверное, там папа и играл. Площадка, отгороженная низкими деревянными перилами и заставленная восьмиугольными столами и стульями с жесткими спинками. Образ папы никак не вяжется у меня с этим гадким местом. С этими жуткими пенсионерами, и туристами, и крупье, от которых разит застарелым потом, и официантками в узких черных юбках и с неопрятными подносами.

За карточными столами алкоголь запрещен, так что все пьют чай или кока-колу. Кто-то заказывает сэндвичи: кусочки белого хлеба, намазанные маргарином и прикрытые тоненькими ломтиками мяса. В любой придорожной забегаловке такие же бутерброды. Почти все курят, и кончики прилипших к губам сигарет так и ходят вверх-вниз. А игроки бормочут что-то, и ругаются, и стараются сосредоточиться, и скрещивают пальцы на счастье.

Я присаживаюсь за свободный стол и обвожу казино взглядом. У всех окружающих какой-то замороченный вид; никто не смеется и не улыбается, словно игра не доставляет ровно никакого удовольствия. Даже те немногие, кто выиграл, мрачны как могила. Может быть, это зависит от времени суток. Наверное, по ночам здесь веселее. А может, здесь всегда так: серенько, мрачненько и гадко.

Когда я прохожу мимо рулетки к выходу, Черные Ногти как раз выигрывают двадцать фунтов. Я приношу старушке свои поздравления. Она просит подсказать ей какое-нибудь счастливое число и огорчается, когда я говорю, что не знаю счастливых чисел. Зато мне известно много простых чисел. При этих словах старушка смотрит на меня как на сумасшедшую и покрепче прижимает к себе пластиковый пакет, где спрятан кошелек.

— Простые числа? Что еще за простые числа?

— Это очень интересно, — соловьем разливаюсь я. — Это числа, которые делятся только на один и на себя. Как два, три, пять, семь, одиннадцать или тринадцать. В самом большом простом числе больше четырех миллионов знаков. Ученые все время открывают новые простые числа.

— Вот оно что.

— Но я вовсе не предлагаю ставить на них. Я просто говорю…

— Семь подойдет. У меня внучка родилась седьмого числа. Может, мне еще раз поставить на семерку?