Большой отряд

Странное дело - даже лес не тот. Красивый, оказывается, лес. А вечером, при свете костров, просто великолепный, можно сказать, величественный пейзаж. Воздух свежий, лица у всех румяные, хохот, гам, шум. Кто борется в снегу, кто песню запевает, поднимается пар над котлами, скоро будет ужин.

Подхожу к костру, возле которого сидят молодые черниговцы, большей частью рабочие ребята. Сажусь с ними, они выжидающе молчат.

- Что, ребята, устали? Намучились в бою и переходах?

- Нет, товарищ Федоров, у нас порядок. Музыки только не хватает и надо бы песню свою, партизанскую.

- Так что ж, займитесь, сочините. Или будем ждать, пока из Москвы поэта к нам командируют?

- Это бы тоже не вредно. Но мы и сами постараемся. Придумаем. Обязательно, товарищ командир, напишем!

- Алексей Федорович! - ко мне обращается краснолицый, здоровый парень с чубом, лихо зачесанным на шапку, - у нас тут спор вышел. Помогите разобраться...

Кое-кто улыбнулся. Некоторые не удержались, прыснули смехом.

- Да брось ты, Николай...

- Заткните ему рот...

- Нет, - продолжает здоровяк, - я скажу. По-моему, с командиром, а тем более, с партийным руководителем, можно обо всем посоветоваться. У нас тут, товарищ Федоров, один друг во время боя...

Парнишка лет девятнадцати в Длинной железнодорожной шинели вскочил, набрал в грудь воздуху, видно, хотел что-то сказать, но лицо его залилось краской, глаза обиженно заморгали; он махнул рукой и убежал в лес. Все так и грохнули хохотом.

- Видели партизана, товарищ Федоров? Это тот самый друг. Он в Погорельцах, во время боя, лег за колодой и минут пятнадцать огородное пугало расстреливал. - Ребята опять рассмеялись. - Точно, честное комсомольское, не вру. Люди по врагу стреляют, а он переводит патроны. Только тогда успокоился, когда палку пулями перешиб и чучело свалилось в снег.

Парнишка в железнодорожной шинели, видно, совладав с собой, вышел из-за деревьев, подошел к здоровяку и поднес к его лицу кулак.

- Ты не думай, - с жаром воскликнул он, - что если большой вырос, так все тебе можно. Я тебе, Николай, этого никогда не прощу... Слушайте, товарищ Федоров, я объясню. Теперь уже все равно... У меня близорукость... Но ведь я в депо работал слесарем, мог работать.

Здоровяк схватил его руку и, давясь смехом, сказал:

- В том-то и дело, что там ты в очках работал. Признавайся - на обмане в партизаны попал. В армию тебя не взяли, вот и надо было эвакуироваться. Там бы ты был на месте. А то, видите ли, он книжек начитался про партизан. Куда конь с копытом - туда и рак с клешней!

- Врешь, не в книгах дело. У меня, если хочешь знать, отец... У меня, товарищ Федоров, отец погиб на фронте и сестренка изуродована во время бомбежки... Он все это знает, товарищ Федоров, он со мной вместе работал. А теперь высмеивает. Это, я считаю, не по-комсомольски!

- А где же твои очки? - спросил я слесаря. - В очках ты, верно, стрелял бы получше?

- Я их, когда верхом учился ездить, разбил. Вы Думаете, я один белобилетник? Знаете Данилу с музыкальной фабрики, маленький такой? У него туберкулез был в детстве, ему только год назад поддувание перестали делать. Так он в Погорельцах унтера уложил и двоих, наверное, ранил. Вы спросите его - он теперь, в лесу, лучше себя чувствует, чем в городе. И еще есть, мне это точно известно, не комсомолец, пожилой человек, с язвой желудка, тоже белобилетник. Все мы просились в армию добровольно, не взяли... Но я могу воевать, честное слово. - Он сунул руку в карман и вытащил под общий смех три пары очков. - Это я вчера с немцев поснимал, но не годятся. У меня восемь диоптрий.

- Ничего, - утешил я парнишку, - рано или поздно подберешь нужный номер. Ты ему, Николай, помоги. В следующем бою обязательно подбей немца с подходящими очками. И на этом, давайте, я вас помирю. Может, и лучше... Как тебя зовут?.. Александр Бычков. Так вот, Саша, может, и лучше бы тебе эвакуироваться, но теперь поздно рассуждать. Воюй!

Подходит Бессараб. Он, видимо, слышал конец разговора.

- У нас, ватого, старик один сразу двое очков носил, - говорит он.

Бычков надевает на одни немецкие очки другие. Теперь он похож действительно на рака. Даже я не могу сдержать смех. Но Бычков больше не обижается. Он смеется со всеми и радостно говорит:

- Вижу! Отлично вижу! Снайпером буду, честное комсомольское!

Бессараб берет меня под руку и отводит в сторону.

- Хорошее, ватого-етаго, настроение у людей!

- А почему, как ты считаешь?

Задумывается, шевелит пальцами усы.

- Я так считаю, Алексей Федорович, объяснить это явление следует тем обстоятельством, что мы объединились и совместными усилиями ударили по врагу...

- Значит, правильно объединились?

Но Бессараб еще не закончил своей первой фразы. Он человек крайне самолюбивый. На данном этапе он считает нужным признать свою ошибку. Но хочет преподнести это признание, как подарок:

- Труд человека поднимает. Теперь мы потрудились. Поэтому, я считаю, и настроение у бойцов на уровне.

- Значит, правильно объединились?

- Момент выбрали правильный. В этот момент надо было, ватого, выступить с общими силами. Ясно?