И тут я увидел Димины глаза. Он, раздираемый на части телефонными звонками, вопросами разного начальства, рапортами прибывающих офицеров, вдруг развел руками, словно отбрасывая всех от себя, и шагнул ко мне. Глаза у него были какие-то незнакомые, я не берусь описать их выражения.
— Вася, — сказал он, — мы делаем все, что можем… Бублик и Ольга на десятом, в киностудии.
Старый пожарный
Как только Ольга приступила к экзекуции, явилась вся компания — насладиться моими воплями. В первые минуты жгучка жжет огнем, и Дед, чтобы смягчить мои муки, направил на пылающее место струю от вентилятора — новый взрыв веселья.
От дальнейших издевательств меня спасло только то, что Диме не терпелось доложить важную новость: Леша потерпел крупную неудачу. Под Новый год он влюбился и смазливую девчонку-парикмахершу, с неделю каждый день бегал к ней стричься-бриться, потом, осмелев, пригласил и кино и наутро явился на службу пьяный от счастья; и кто знает, чем закончился бы этот бурный роман, если бы в порыве откровенности Леша не проболтался, что работает пожарным.
Повторив для непосвещенной Ольги эту историю, Дима сложил губы трубочкой и проворковал: «Ах, пожарным? В мое кресло больше не садись — наголо остригу!»
— Не так все было, — запротестовал Леша, — насчет остричь Надя даже не заикалась, это Дмитрия Сергеича художественная самодеятельность!
— Не принимай близко к сердцу, Леша, — посочувствовала Ольга. — Может, оно и лучше, что сразу.
— А я и не принимаю! — пробурчал Леша. — И не так уж она мне нравилась, подумаешь, звезда экрана!
— Бывает, — философски заметил Дед. — Молодая девка — она дура, ей не сам человек нужен, а фикция, обложка. Не горюй, Леха, на твой век ихней сестры хватит, ты только со своим рылом за смазливой не гонись, смазливые — они сороки, на блестящее клюют.
— Словечко-то какое — рыло, — поморщилась Ольга.
— Ну морда, — пошел на компромисс Дед. — Вообще-то можно сказать — лицо, да только нос у Лехи нашлепкой и пасть уж очень велика, телевизор влезет.
— У тебя лучше, — проворчал Лота.
— И у меня такая же, — охотно согласился Дед. — Ничего, Леха, морда бородой зарастет, зато всего остального бог тебе отвалил на двоих. На центнер тянешь?
— Сто четыре кило, — расплылся Леша. — Утром, до завтрака.
— И кто тебя за язык тянул? — упрекнул Слава. — Сказал бы, что яблоки доводишь до потребителя в «Овощах — фруктах» или, еще лучше, принимаешь макулатуру в обмен на абонементы, никакая девка бы не устояла. Лично я для своей Наташи был адъютантом командующего военным округом и саморазоблачился только тогда, когда она родила мне Мишку. Дима, а кем ты был до свадьбы?
— Я не опускался до вранья, — высокомерно ответил Дима. Я прямо и честно сказал Лизе, что работаю ассистентом режиссера.
— Вам хорошо смеяться… — уныло проговорил Леша.
— Не слушай их, брехунов, — неодобрительно сказал Дед. — Говори правду, так, мол, и так, тушу пожары, а ежели тебе артиста надо или завмага — топай к… Туда, одним словом, не при Леле будь сказано… А с другой стороны, в самом разе, чего в нашем брате хорошего? Когда, помню, лет тридцать назад тушили склады утильсырья — вы все тогда еще под стол пешком ходили, а Лехи и и проекте не было, я так всякой гадостью пропитался, что Варя, светлая ей память, три дня домой не пускала, живи и отмывайся, говорит, в казарме, ребенок, то есть Васька, тебя пугается и кашлем заходится. А тетерича от этого самого Васьки после пожара люди шарахаются, как от домового, который из печки вылез. Какие мы женихи? Трубочисты!
— Тебе бы, Дед, молодежь в пожарное училище вербовать, — сказал я. — Высоты открываешь, перспективы.
— И не надо ничего скрывать! — поддержала Деда Ольга. — Каждый человек должен знать, на что идет, и — за естественный отбор, в пожарной охране должны остаться достойные. А если человек стыдится своей профессии, пусть уходит, его можно только пожалеть, как… тяжелобольного.
— Вот это правильно! — пылко подхватил Леша. — Я ей так прямо и сказал — дура!