Большой пожар

– Да, нам остается только постоянно молить Бога об этом, – сказал отец, выпивая небольшой бокал вина. – За ранние браки!

На следующее утро, первой заслышав гудок рожка автомобиля, Марианна, подобно метеору, выскочила из дома. У молодого человека не осталось времени даже на то, чтобы дойти до двери дома. Только бабушка из окна гостиной видела, как они вместе укатили вдаль.

– Она чуть не сбила меня с ног, – пожаловался отец, приглаживая усы. – А этот что? Болван неотесанный? Ладно.

В тот же день, вернувшись домой, Марианна прямо проследовала к своим граммофонным пластинкам. Шипение патефонной иглы наполнило дом. Она поставила «Древнюю черную магию» двадцать один раз и, плавая по комнате с закрытыми глазами, подпевала: «Ля-ля-ля».

– Я боюсь войти в свою собственную гостиную, – заявил отец. – Я ушел с работы ради того, чтобы наслаждаться сигарами и жизнью, а вовсе не для того, чтобы в моей гостиной, под моей люстрой, вокруг меня жужжала эта вертихвостка-родственница.

– Тише, – сказала мать.

– В моей жизни наступил кризис, – заявил отец. – В конце концов, она всего лишь гостья…

– Ты знаешь ведь, как чувствуют себя гостящие девицы. Уехав из дома, они считают, что оказались в Париже, во Франции. Она покинет нас в октябре. И это не так уж плохо.

– А ну, посмотрим, – медленно принялся считать отец. – Как раз к тому времени, примерно через сто тридцать дней, меня похоронят на кладбище Грин Лоун. – Он встал, бросил свою газету на пол. – Ей-богу, я сейчас же поговорю с ней.

Он подошел и встал в дверях в гостиную, вперив взгляд в вальсирующую Марианну. «Ля», – подпевала она звучащей мелодии.

Откашлявшись, он вошел в комнату.

– Марианна, – сказал он.

– «Эта древняя черная магия…» – напевала Марианна. – Да?

Он смотрел, как извиваются в воздухе ее руки. Танцуя, она вдруг бросила на него горящий взгляд.

– Мне надо поговорить с тобой.

Он подтянул галстук на шее.

– Да-ди-дум-дум-да-ди-дум-дум-дум, – напевала она.

– Ты слышишь меня? – вскричал он.

– Он такой симпатичный, – сказала она.

– Вероятно.

– Знаете, он кланяется и открывает передо мной двери, как настоящий дворецкий, и играет на трубе, как Гарри Джеймс, и сегодня утром он принес мне маргаритки.

– Не сомневаюсь.

– У него такие голубые глаза! – И она возвела очи к потолку.

Ничего достойного внимания он не смог узреть на потолке.

Продолжая танцевать, она не спускала глаз с потолка, он подошел, встал рядом с ней и тоже стал глядеть на потолок, но на нем не было ни пятен от дождя, ни трещины, и он вздохнул:

– Марианна.

– И мы ели омаров в кафе на реке.

– Омаров… Понятно, но все-таки нам не хотелось бы, чтобы ты ослабла, свалилась. Завтра, хотя бы на один день, ты останешься дома и поможешь своей тете Мэт вырезать салфетки…

– Да, сэр.

И, распустив крылышки, она закружилась по комнате.

– Ты слышала, что я тебе сказал? – спросил он.

– Да, – прошептала она. – Да. – Глаза у нее были закрыты. – О да, да, да. – Юбка взметнулась вокруг ее ног. – Дядя… – сказала она, склонив голову, покачиваясь.

– Так ты поможешь своей тете с салфетками? – вскричал он.

– С салфетками… – пробормотала она.

– Ну вот! – сказал он, усаживаясь на кухне с газетой в руках. – Вот я и поговорил с нею!

Но на следующее утро он, едва поднявшись с постели, услышал рык глушителя гоночного автомобиля и шаги сбегавшей по лестнице Марианны; на несколько секунд она задержалась в столовой, чтобы перехватить что-то вместо завтрака, затем остановилась перед зеркалом в ванной только для того, чтобы убедиться, что не бледна, и тут же внизу хлопнула входная дверь, послышался грохот удаляющейся машины и голоса громко распевающей парочки.

Отец схватился обеими руками за голову.

– Салфетки!.. – простонал он.

– Что? – спросила мать.

– Сальери, – сказал отец. – Сегодня утром мы посетим Сальери.

– Но Сальери открываются лишь после десяти.

– Я подожду, – решительно заявил отец, закрыв глаза.

В течение той ночи и еще семи безумных ночей качели у веранды, мерно поскрипывая, напевали: «назад-вперед, назад-вперед». Отец, притаившийся в гостиной, явно испытывал необыкновенное облегчение, когда потягивал свою десятицентовую сигару и черри, хотя свет от сигары освещал скорее трагическую маску, нежели лицо. Скрипнули качели. Он замер в ожидании следующего раза. До него доносились мягкие, как крылья бабочки, звуки, легкий смех и что-то очень нежное для маленьких девичьих ушек.

– Моя веранда, – шептал отец. – Мои качели, – жалобно обращался он к своей сигаре, глядя на нее. – Мой дом. – И он снова прислушивался в ожидании того, что опять раздастся скрип. – О боже! – заключал он.

Он направился к своему рабочему столу и появился на веранде с масленкой в руках.

– Нет-нет, не вставайте. Не беспокойтесь. Я смажу вот здесь и тут.

И он смазал машинным маслом соединения в качелях. Было темно, и он не мог разглядеть Марианну, он ощущал только ее аромат. От запаха ее духов он чуть не свалился в розовый куст. Не видел он и ее дружка.

– Спокойной ночи, – пожелал он.