* После пожара Костя навестил меня в больнице, умолял, чтобы я примирила его с Дашей, ибо случилось недоразумение – потерял ее в дыму. В это я как-то не очень поверила, но из Костиных оправданий одно и в самой деле показалось мне весомым: именно он, благополучно спустившись вниз, информировал Диму Рагозина, о ситуации в «Несмеяие», и Чепурин пробивался туда, точно зная, что в салоие находится много людей. Но когда я позвонила Даше и просила за Костю, она очень удивилась: «Костя? А кто это такой? Оленька, ты чего-то путаешь… Нет, нет, путаешь, путаешь… Не помню такого».
Так Костя проиграл свою Клюкву – вчистую.
Все, о чем Даша мне рассказала, она сделала за тринадцать-пятнадцать минут. Никак не больше пятнадцати – это установлено точно. Итого в «Несмеяне» оказалось двадцать шесть человек: двое мужчин и двадцать четыре женщины.
– Но не успели мы щели в дверях забить, – продолжала Даша, – как в дверь постучали; понимаешь, не толкнули, не открыли ее, а культурно постучали, да еще «разрешите?» спросили, и вошел Боря. Ну, вошел – не то слово: вполз! Я, Оленька, даже ахнула: пиджачишко его кургузый тлеет, одна штанина тоже, я тазик воды на него, так вода зашипела, поверишь? «Да откуда ты, чокнутый?» – спрашиваю, а он отдышался, языком волдырь такой здоровый на губе лизнул и сверточек из кармана достает: «Ты ведь приказала, чтобы я на читку бутерброд принес». Ну, видывала такого остолопа? Это он из буфета, с пятого этажа сначала до репетиционного зала бежал, а потом сюда, в салон! И разворачивает, протягивает, а по бутерброду будто слон ногой топал. Ну, посмотри, говорю, что ты даме сердца принес, а ну-ка беги за другим! «Я сейчас,– говорит, – я принесу, у меня,– говорит и в карманах роется, – еще рубль должен быть», – и к дверям. Хоть смейся, хоть плачь, по коридору-то уже огонь гуляет! Девочки, кричу, тряпье давайте, дверь поливайте!
Вот еще несколько воспоминаний, записанных мною.
Новик рассказывал: