Большой секс в маленьком городе

Такой, я вам скажу, прохиндей, за ним глаз да глаз нужен. Я их в сад выпустила, погулять, все четверо вроде на глазах были, и вдруг этот озорник куда-то исчез. Я троих в дом и давай Валерика искать. Нет нигде. Голос сорвала его звавши, никакого толку. Уехала домой, думаю, сам явится, а душа-то болит. Хозяева уж очень свою живность любят, и если с котом этим беда случится... Делать нечего, вечером сюда пошла. Кота нет. Тут уж я, конечно, расстроилась и даже испугалась, по улице пробежалась из конца в конец. Идет Вера Игнатьевна, она в тридцать третьем доме живет и тоже на котах помешана, у нее своих двое, персидские, красоты невероятной. Человек она хороший, мы всегда с ней поговорим, когда встречаемся. Ну, я ей про Валерика рассказала, стали вместе искать. Все без толку. Очень я расстроилась, домой вернулась, но только о коте и думаю. Всю ночь не спала. Под утро звонит Вера Игнатьевна, у нее астма, бывает, так задыхается, что лежать нет никакой возможности. Она в сад выходит и подолгу сидит, ей там легче. И в ту ночь вышла и Валерика моего увидела. Он у них в саду в клумбе сидел. Хотела его поймать, а он, негодник, на дерево забрался, сидит и орет там. Она мне и позвонила, зная, как я переживаю.

Что, мол, жив кот, с дерева слезет и она его до утра где-нибудь запрет, чтоб опять не удрал. Я-то обрадовалась, а потом решила до утра не ждать, чтоб опять не сбежал куда. Ну и пошла к ней, мне тут идти-то десять минут, и фонари горят, да и возраст у меня такой, что вряд ли кто мной прельстится. Подошла к калитке, чтоб семейство ее не будить, звонить не стала, Веру Игнатьевну позвала, а она меня ждала, тут же открыла. Валерик как меня услышал, сразу прибежал, на руки его взяла, а он весь дрожит. Настрадался, бедный. Он ведь кастрированный, на улицу его не выпускали, только в саду гуляет. Понесла я его домой, и Вера Игнатьевна пошла со мной, не спится, да и у меня сна ни в одном глазу. Сели с ней на веранде, ночь слушаем. Даже свет не включали. Тогда Кондаревский и подъехал. Вера Игнатьевна еще удивилась, ни свет ни заря, говорит. А уж утром, когда я пенсию ждала, позвонила Людмиле Сергеевне, жене Кондаревского, о здоровье справиться. Оказалось, она дома. Вот я и думаю, муженек ее сюда с какой-нибудь никудышной приезжал. Везти куда-то надо, а дома жена. Когда ее нет, он не больно-то стесняется, но уж при жене и его наглости не хватит. Так мы с Верой Игнатьевной и решили. Точно, привозил кого-то.

– Вы его видели?

– Кондаревского? Нет. Только машину. Ворота открыл и машину в гараж загнал.

– Долго он пробыл в доме?

– Мы минут через пятнадцать после этого разошлись, но Вера Игнатьевна говорит, за ним машина приезжала, где-то через полчаса.

– Машина? – нахмурилась я.

– Да. Так Вера Игнатьевна говорит. Она слышала, как машина проехала и остановилась возле его дома. Да и не к кому больше. В тридцать пятом доме никто не живет, хозяин погиб, а жена у матери, в тридцать шестом, и мои в отпуске, а тридцать четвертый продается.

– Зачем же ему машина понадобилась?

– Не знаю. Может, своя поломалась? Или девице своей такси вызвал, а уж сам здесь... К жене не приедешь в пять утра, объясняться надо.

Тут Софья Ивановна не права, объяснить не трудно, к примеру, играл в карты в ночном клубе. Это покойный супруг Софьи Ивановны не рискнул бы явиться в такую пору, а Кондаревскому в самый раз. По словам все того же Кондаревского, он в это время играл в карты в компании друзей, причем играл довольно долго, примерно с половины второго ночи и до половины шестого утра. Теперь его слова вызывают сомнения.

Впрочем, я ему и раньше не верила.

Проститутка погибла около четырех, а примерно через час он уже был здесь. По неведомой причине оставил машину в гараже, а вот на следующую ночь появляется опять здесь насквозь промокшим и вновь на машине. Значит, в промежутке между двумя посещениями было еще и третье. Хотя он мог действительно явиться с девицей из того же ночного клуба и потом отправить ее на такси. А скрыл этот факт по той причине, что свидетельства друзей, людей добропорядочных, предпочел показаниям девицы сомнительного поведения. Однако две девицы за ночь, это все же слишком. Я склонна думать, что приехал он с Елизаровой, живой или уже мертвой. Если Софья Ивановна не путает со временем, то мертвой. Он оставляет ее в доме, а следующей ночью пытается избавиться от тела, оттого и брюки у него мокрые. Бомж рассказывал, что тот самый неведомый дядя плакал, когда тело из воды тащил.

Может, конечно, от жалости к загубленной жизни, но я склонна думать, что от досады, хотя и от жалости тоже, но от жалости к себе, потому что на мелководье труп тонуть никак не хотел.

– Софья Ивановна, вам обо всем этом придется рассказать следователю. И Вере Игнатьевне тоже. Но только следователю, остальным об этом пока лучше не знать.

– Что ж... и расскажу. Что видела, то и скажу... Оля, а чего хоть случилось?