Большой секс в маленьком городе

Подстрекатель собирал шайку недоброжелателей, которым не терпелось послушать россказни о злодействах противников, но стоило ему открыть рот, как из него изливался поток молока и меда. Просто чудо какое-то. Разумеется, никто из них не желал вести слащавые речи о братской любви и родстве людей, но они ничего не могли с собой поделать. Гримасничая, словно страдающая от запора горгулья, когда с языка готовы были сорваться слова праведного возмущения и крайней антипатии к врагам, краснобай кричал: «Давалки (или Имелки, лишнее вычеркнуть согласно личным пристрастиям) не насилуют наших женщин и не насаживают на штыки наших младенцев!» — и непонимание омрачало его лицо, а недовольная толпа нелицеприятно выражалась себе под нос. В первый раз, как я это услышал, мне показалось, что это ирония, но, насколько мне известно, люди, проповедующие ненависть, не способны на иронию. Потом он продолжал: «Давалки (или Имелки) не продают человеческие органы, не отравляют ваши колодцы и не уводят скот. Они не нападают на вас из-за угла, без всякой причины. Они не отнимают у вас работу, деньги и ресурсы. Они прислушиваются к разуму, Давалки (или Имелки) хотят мира, так же как мы с вами. Они добры и отзывчивы, они заботятся о своих семьях и престарелых родственниках» — и так далее, пока не становилось заметно, как растет испуг в глазах оратора, не способного сдержать собственный приступ добродушия. Словно человек, который проснулся и обнаружил, что у него изо рта выползает солитер, после первого шока он уходит в себя, в умонастроении «нет, это все не на самом деле» — если, конечно, у него достаточно ума, чтобы его настроить, — и ждет, пока выползает глист и пот оставляет темные пятна на рубашке. Если оратору везло, то разочарованная толпа просто расходилась; если нет, то она расходилась, но в другом смысле, забрасывая его тухлыми яйцами и фруктовыми очистками, которые на лету превращались в перышки и лепестки цветов; одного агитатора чуть не линчевали, но только разъяренная толпа вместо петли все завязывала у него на шее изысканные банты.

Мир распространился, словно вирус, который до тех пор ограничивался простейшими организмами и вдруг мутировал в штамм, который подцепило человечество. Враждующие соседи в полном замешательстве стали стучаться друг другу в двери и приносить подарки; хулиганы приходили домой в слезах от бессильной ярости, потому что весь день играли в лото с малышами; гомофобы к своему ужасу открыли в себе желание гладить коленки симпатичных юношей; а самое замечательное — это что полицейские вернулись на улицы, стали останавливать мотоциклистов и щедро одаривать своих испуганных жертв.

Повсюду злоба превращалась в свою противоположность. Обезумевшая свора Имелок разлила бензин вокруг сиротского дома северян. Но когда они поднесли к бензину спичку, пламя коалесцировало в ракеты, которые взлетели в небо импровизированным фейерверком, приведя в восторг выбежавших детей, и в конце концов несостоявшиеся поджигатели уже беспомощно качали на руках гукающих малышей, а дети постарше ерошили волосы злоумышленников и игриво совали соломинки им в уши. Потасовка между Имелками и Давалками превратилась в веселый бой на подушках, от которого город покрылся ковром перьев. Фанатик ворвался в бар с автоматом и обнаружил, что целится в своих врагов оливковой ветвью. Шайка бандитов, по совместительству личных телохранителей ПП, ввалилась в Дом Низких Женщин, собираясь насиловать и грабить, но в результате коллективного припадка вытерла пыль и постирала белье.

Через некоторое время люди заметили, что происходит, и, хотя не понимали, что именно, вышли на улицы, чтобы вволю насладиться феноменом. Беззаботные толпы, вооруженные дубинками, мотыгами, серпами и кирпичными обломками, весело нападали друг на друга, сбросив с себя ответственность, потому что знали, что в последний миг обнимутся или их оружие превратится в мягкие губки и большие гибкие листья. Это развлечение стало таким популярным, что даже Милостивый Бог Дональд рыскал по улицам с бандой церковных служек, нарываясь на драку, только ради удовольствия превратить неприязнь в приязнь. Только два человека по-настоящему расстроились из-за наступления мира. Одним из них была тетя Долорес, которая числит счастье своих ближних среди самых пагубных Горестей жизни. А другим был ПП, который наконец отвлекся от старых номеров «Вога» и озаботился тем, что люди так хорошо обходятся друг с другом, что скоро смогут обойтись и без него.

Однако наш праздник любви не мог продолжаться вечно. Он не был естественным и являлся лишь сдерживающей мерой, чтобы никто никого не убил, пока люди не придут в чувство. Второй этап заключался в том, чтобы добраться до корня проблемы: вероломства и двурушничества тети Долорес и ПП. Зачинщики, сказал Джорджи, должны оказаться в одной постели. И он не шутил.