Большой театр Малышка

Смоленск, война, а цирк работает, потому что цирк, как и все, был на своём посту. Недалеко от цирка находился детский сад. Я часто приходила туда со своим попугаем. Детям нравилось, как попугай кричал: «Доброе утро?» — и объявлял: «Сегодня в цирке Дуров!» Попугай прекрасно лаял и мяукал, в ответ на стук кричал: «Кто там?» Пожалуй, это и был весь запас его человеческих слов, если не считать одной песенки, но об этом дальше. Город был полон грохотом близких взрывов, ужасом первых бомбёжек и напряжённо-лихорадочным настроением людей. Попугай, как и все животвые в цирке, чуявший беду, растерял от страха весь запас человеческих слов, кроме двух: он ошалело выкрикивал одну фразу: «Кто там?» Но однажды попугай оказался героем дня.

Биография попугая была неизвестна даже нам. Его подарили отцу матросы.

Он совсем не говорил и часами хохлился в кл&тке, реагируя лишь на кошку. Ни одного русского слова попугай не произнёс, сколько его ни учили. Как-то я зашла с ним во двор цирка, где слон принимал душ. Командуя слоном, отец кричал: «Лили, ком цурюк!» — что означало: «Иди назад!» Вообще по старой традиции дрессировщики иногда употребляют в работе немецкие слова. Услышав их, попугай неожиданно встрепенулся и залился весёлой песенкой на немецком языке. Дома, уже ради шутки, отец поздоровался с попугаем по-немецки, и тот снова спел песенку. Прошёл год; попугай, «вспомнив» немецкую песенку, словно обрёл дар речи, легко заучил русские словч и фразы, а немецкие больше не повторял. Вскоре и мы перестали вспоминать этот забавный случай, а военные тревоги и совсем вытеснили его из нашей памяти. Был получен приказ срочно эвакуировать государственные ценности и учреждения из Смоленска: фронт приближался к городу. Последнее представление в цирке, упаковка за кулисами.

И вдруг появился человек, срочно требующий Дурова. Его провели в гардеробную.

— Юрий Владимирович, — сказал он, обращаясь к моему отцу, — хорошо, что ещё успел вас застать! Уполномочен передать: приказ не действителен. Вы пока остаётесь здесь.

— Значит, цирк получил разрешение выступать в частях действующей армии?

Наконец-то! — обрадовался отец.

В это время в конюшню упала «зажигалка» (так называли мы для краткости термитные бомбы). Отец бросился туда. Незнакомец остался один в гардеробной, опасливо посматривая на раздражённого бомбёжкой гепарда. Возвратившись, отец застал удивительную сцену: попугай выкрикивал развесёлую немецкую песенку, гепард скалил клыки на пришельца, а тот, зажатый между гримировальным столиком и стеной, боялся пошевелиться.

— Вы знаете немецкий язык? — спросил незнакомца вскользь отец, отгоняя гепарда.

— Увы! К сожалению, кроме родного русского, не говорю ни на одном, разве что чуть-чуть балакаю по-украински. Однако сейчас речь о другом. Я остаюсь от управления комитета руководить прифронтовой бригадой.

— Очень хорошо. Тогда позвольте распорядиться, чтобы прекратили упаковку. Извините, что ещё на несколько минут я оставлю вас в этой весёлой компании, — указал отец на гепарда и заливающегося песней попугая.

— Только, пожалуйста, ненадолго! — с досадой обронил пришелец.

Ему действительно долго ждать не пришлось. Через несколько минут два красноармейца выводили его из гардеробной.

Пожалуй, в истории следовательской практики это был первый случай, что диверсанта помог обнаружить цирковой попугай. Отец моментально сообразил, что песенку могли вызвать у попугая только слова, сказанные по-немецки.

Были и настоящие подвиги четвероногих. Смоляне до сих пор помнят выражение «Лили-бум». Лили — слониха, ей в ту пору шёл тридцатый год, и весила она 240 пудов. Она работала и днём и вечером: днём — дружинницей на улицах, а вечером — актрисой в цирке. После вражеского налёта туда, где фугасная бомба проделала воронку или в щепы разнесла дом, срочно с дрессировщиком спешила дружинница Лили. К ней привыкли, её не боялись, и когда раздавалась команда «Лили-бум!», слониха становилсь живым тягачом и подъёмным краном: вытаскивала из воронки машину, разбирала брёвна разбитого дома. Сколько любви и благодарности доставалось ей в те дни! Когда Лили вели на вокзал вместе с цирковой кавалькадой, суровые глаза горожан теплели, провожая её, как солдата. Слониха шла с трудом, левая нога была прострелена и забинтована.

В вагоне Лили почувствовала себя легче, но обрушившаяся на вокзал бомбёжка заставила её «на нервной почве» совершить свой единственный дурной поступок. Людей в вагоне не было, все грузили клетки на платформы, и слониха, заметив ларь с продовольствием, без труда открыла крышку и стала жевать двухнедельные запасы на дорогу, щедро делясь со своими неразлучными друзьями: верблюдом Баядерой и карликовым осликом Пиком. Если б не раненная на боевом посту нога, пришлось бы Лили отвечать по всей строгости: продовольствия после её «работы» осталось только на двое суток.