Большой театр. Секреты колыбели русского балета от Екатерины II до наших дней

Медокс нашел для проекта архитектора — Кристиана Росберга, но строительство было отложено из-за проблем последнего со здоровьем. В 1778 он страдал от «болезненных припадков», поскольку подвергся воздействию токсичных испарений, и ему пришлось отказаться от поста ревизора по строительству[63]. Росберг потратил четыре года на завершение модели театра. Давление со стороны кредиторов было постоянным. Он обратил их угрозы в свою пользу, обратившись с призывом о помощи в мобилизации дружины строителей к Екатерине Великой. Работа шла быстрыми темпами, и театр построили к концу 1780 года. Англичанин был спасен, по крайней мере, на тот момент. Генерал-губернатор счел себя обязанным поручить полиции, в письме от 31 марта 1780 года, «оказывать Медоксу особое почтение и уважение и защитить его от неприятностей… Стремясь даровать удовольствие публике, он потратил все свои средства на постройку огромного великолепного театра и по-прежнему обременен долгами»[64].

Изображения театра сохранились, хотя на большинстве из них отражены только его экстерьер и соседние строения. В здании был один вход и выход, три каменные лестницы, ведущие к партеру и трем рядам лож; по двум деревянным лестницам можно было подняться на балконы. Позже к театру будет пристроена Ротонда[65] с литыми гирляндами, портретами и зеркалами и деревянный мезонин. Фасад из грубо обработанного гранита располагался на более высоком месте, чем задняя часть сооружения с хранилищем угля. Справа и слева находились деревянные постройки, портившие вид с большого расстояния и создававшие риск пожара. Медокс жил в одной из них; вторая, вероятно, была его личной конюшней. Величественные особняки на Петровке принадлежали аристократам. Артисты спали на чердаках и часто посещали мрачные таверны неподалеку. Генерал-майор (с 1831 г.) Владимир Степанович Апраксин, участвовавший в войне с Наполеоном, жил дальше по улице, недалеко от храма Воскресения Словущего с каменным фасадом, украшенным виноградными лозами и листьями.

Раньше считалось, что современный Большой театр был построен на фундаменте Петровского, но археологи обнаружили, что тот находился на 40–50 метров ближе к Кремлю. Как государственная опера и старый Кернтнертортеатр[66] в Вене, театр Медокса с наклонной деревянной крышей не сильно украшал облик города, но в то время выглядел действительно грандиозно. Конкурировать с ним могли разве что неоклассический Сенатский дворец (сейчас является рабочей резиденцией президента России) и Пашков дом, ставший первым государственным музеем в Москве.

Визуально реконструировать внутреннее убранство помогают сохранившиеся описания дворян, в 1780 году посещавших вечерние спектакли. Представители знати выходили из карет, которые останавливались у фонтана рядом с театром, поднимались по центральной освещенной лестнице, мимо партера — прямо в ложи, вмещавшие до 110 человек. Во время антракта они могли подняться в буфет, где подавались холодные закуски, приготовленные французским поваром. Вход в партер стоил 1 рубль, на балкон — 50 копеек. Среди зрителей, стоявших на полу и располагавшихся на скамьях, были мелкие чиновники, студенты, купцы, полицейские и слуги. В некоторых источниках упоминаются специальные места для женщин. Потолок закрывал брезент, сильно приглушавший звуки оркестра. Большие свечи из воска и животного жира в 42 люстрах освещали все пространство и дарили зрителям аромат паленых волос. Свет усиливался с помощью зеркал на сцене и за ней; факелы служили своего рода прожекторами, освещая выступающих артистов; зрители читали либретто при свете маленьких свечек. Подземные помещения предназначались для гримерок, раздевалок, хранения реквизита, а также музыкальных репетиций. Даже те, кто умел играть по нотам, иногда заучивали партии наизусть, помогая Медоксу сэкономить на бумаге, чернилах и услугах копировальщиков. Угольные печи обеспечивали обогрев театра и Ротонды.

Большой зал был величайшей гордостью антрепренера и самой дорогостоящей частью здания (бо́льшая часть денег, полученных от Опекунского совета, ушла на его строительство). Англичанин Чарльз Хэтчетт, химик-любитель и сын императорского каретного мастера, вспоминал, что Медокс любил похвастаться тем, что в Ротонде может находиться одновременно 5000 человек. Хэтчетт либо ошибался, называя такое количество, либо, возможно, театральный деятель просто преувеличивал. На самом деле, она была способна вместить 2000 человек, исключая музыкантов на скамьях, а в самом театре располагалось не более 900 зрителей. Чарльз также отмечал, что, независимо от размера толпы, обеспеченная публика в ложах все равно чувствовала себя уединенно: от всеобщих глаз ее скрывали светлые шелковые занавески[67].