Спустя три дня огонь утих, настала теплая сентябрьская осень. Наполеон вернулся в Кремль и между игрой в карты и отчетами с поля боя проинструктировал офицеров о восстановлении порядка на улицах. Поляков стал свидетелем того, как французские солдаты курили и ели, отказываясь от утреннего построения. Прозвучала одна или две трубы; загрохотали барабаны; солдаты встали; император прибыл на белой лошади, окинул их беглым, скучающим взглядом, выслушал приветствие, а затем дал команду «Вольно». Оккупация превращалась в рутину. Мельники вернулись на мельницы, прачки — к стирке. Театральная жизнь также возобновилась с исполнением шести французских комедий и водевилей в крепостном театре на уцелевшей улице. Тексты были изменены и прославляли Наполеона и его истощенную армию. Среди исполнителей нашлись офицеры, когда-то выступавшие на сцене в Париже. Судя по описаниям Глушковского, зрители представляли собой грубую толпу разнузданных адъютантов в беретах, «спокойно покуривающих табак через венгерские трубки», не обращающих внимания на выступление; разве что во время патриотических монологов они вскакивали на ноги и кричали «Слава Императору! Да здравствует Франция!». В антрактах пили вино, ели шоколад и фрукты; а после выступлений не покидали зал и танцевали там польку.
Российские войска отказались капитулировать и решили применить тактику измора. Жители Москвы голодали; готовили суп из голубей и ворон. Когда все птицы были съедены, осталась только капуста. Люди Наполеона бродили по пеплу «как бледные тени, искали одежду и пропитание, но не находили ничего, заворачиваясь в попоны для лошадей и разорванные пальто», а их головы покрывали «крестьянские шапки» или старые рваные женские платки. «Это было похоже на маскарад», — вспоминал Глушковский. Ничего не осталось от веры в освободительное завоевание, приведшей французов в город, чей колорит они не могли понять. Наполеон отдал приказ о Великом отступлении, представляя себе героическое возвращение, и в письме к секретарю Юг-Бернару Маре пообещал взорвать Кремль. Мать Полякова умерла от испуга, услышав слухи о надвигающейся бомбардировке. Маршал Эдуар Мортье выполнил план ночью 20 октября, направив силы на уничтожение крепости, но дождь, или, возможно, герои-казаки потушили фитили, прикрепленные к бочкам пороха. Большинство башен и стен остались неповрежденными.
Французское отступление было печальным зрелищем. Избитые и голодные солдаты перестреливались на усыпанных мусором, наполненных зловонием улицах, где ранее были их точки сбора. Большинству удалось уйти; некоторых убили на месте, других схватили. Те, кто в самом начале оккупации хорошо относился к детям или сочувствовал им, получили убежище в подвалах. Отряды русских солдат ждали отступающих французов в лесах, стараясь отомстить за сожжение, разграбление, осквернение церквей, убой скота. Глаза и внутренние органы врагов вырывали садовыми инструментами.
Отступление растянулось до ноября. Наступили холода. Холодные ветра тушили костры; люди ели замерзшие человеческие трупы. Наполеон сохранил войско, но оно было абсолютно деморализовано. Европейские союзники отвернулись от него, и после серии поражений императору пришлось отречься от престола. Разбитого и опустошенного Наполеона заключили в тюрьму и изгнали на остров Святой Елены, где по крайней мере был приятный климат.
Когда Дидло вернулся в Петербург в 1816 году из так называемого отпуска, он возобновил деятельность в совершенно ином политическом и культурном контексте. Царь Александр I признал, что русские благодарны ему за самоотверженность в деле спасения от Наполеона. Их триумф в борьбе с разногласиями дал начало культурному сдвигу, сплотившему и воодушевившему народ. Казаки вышли на сцену, чтобы отпраздновать поражение Франции. Цыгане и крестьяне присоединились к ним, давая уроки народных плясок для исполнителей, которые в свою очередь учили их искусству плие, батманов и придворных танцев. Новые причудливые танцы вприсядку и хороводы, сопровождаемые звуками труб, шарманок и разнообразных народных инструментов, хоть и не задержались в репертуаре, но все же оставили глубокое впечатление. Дидло прислушался к патриотическому настроению и добавил русские народные танцы в учебную программу балетного отделения Театральной школы в Санкт-Петербурге. В 1823 году он поставил второй балет на рассказ Александра Пушкина «