Задуманное обвинение было понятно: где был несуществующий товар, покупаемый ООО «Топ-Сервис» у не ведущей хоздеятельность «Стар Блюз» и продаваемый для фиктивного возмещения НДС на экспорт несуществующей российской фирме «Невский ветер», и где была конвертация валюты для фиктивной оплаты контрактов, там непременно должна была быть таможня с её работником, препятствующим этой схеме, на которого совершено нападение.
Фактически же из заключительной фразы потерпевшей Халтуриной «Шагин говорит всё правильно» следовало то, что отдел, который возглавляла Халтурина, в частности по экспорту продукции ООО «Топ-Сервис», занимался только тем, что контролировал правильность начисления 0,15% таможенного сбора, равного примерно 50 долларов с машины товара, чтобы эта сумма не оказалась меньше на ручки, резинки, карандаши и другие необходимые аксессуары для работников, таможенных инспекторов и работы таможни. При импорте же продукции ситуация обстояла по-другому, поскольку на ценовую планку таможенной стоимости за исключением 0,15% таможенного сбора впоследствии начислялись НДС и акциз, который мог доходить до 100% и больше на отдельные группы товаров. Поэтому компании, занимающиеся импортом, и частные лица были заинтересованы в как можно наинизшей планке таможенной стоимости. Потому и поступали угрозы сотрудникам отдела, о чём говорила Халтурина. И, возможно, это была месть клиента, которому за купленный подержанный «Мерседес» пришлось, например, заплатить ещё две его стоимости.
Хотя показания Гандрабуры в суде относительно установления места жительства Халтуриной для знакомых Макарова, занимавшихся завозом импортных авто, также вполне могли быть им выдуманы, поскольку изо всех ранее данных им показаний — правдивых, частично правдивых и вымышленных по требованию работников МВД — ему сейчас приходилось подбирать и строить одну более или менее прямую линию, чтобы одни показания не опровергали другие. То есть он мог и не устанавливать адрес Халтуриной, а это ему навязали в начале следствия. Так же, как к одной квартирной краже ещё девять, когда отказываться возможно только от восьми при случайном совпадении способа проникновения в квартиру.
А эпизод Халтуриной, совершённый не установленными следствием лицами, мог быть и банальным ограблением, ныне квалифицированным как нападение, не состоявшимся по какой-либо из причин или сокрытым потерпевшей стороной от следствия, поскольку работа при определении таможенной стоимости на импорт была денежной...
Но сейчас, судя по поведению Лясковской, было понятно, что как профессионал по экономическим делам она этого не видит. Или, поглядывая на окошки проектора, делает вид, демонстрирует, что не видит. Как было на самом деле, мне, видимо, ещё предстояло узнать.
На обратном пути в СИЗО Трофимов не оставлял меня в покое с тем, как он по технике убрал с суда Вишневского.
— Нахуя?! — спросил я.
Потому что впереди был эпизод Подмогильного, и его показания могли иметь существенное значение, если, конечно, Вишневский не передумает не разговаривать ни с кем.
— Нахуя он тебе нужен? — сказал Лёня. — Всё и так понятно.
Понятно было многое — и мне, и адвокатам, и присутствующим в зале. И в каждом судебном заседании открывались всё новые и новые факты, свидетельствующие о фабрикации уголовного дела. Понятно было многое. Но только не было понятно, каким будет приговор.
На следующее утро подсудимых доставили в зал. Лясковская проверила наличие адвокатов. Но вместо того, чтобы огласить рассмотрение следующего эпизода, которым в порядке очерёдности было покушение на убийство Подмогильного, она приступила к оглашению постановления суда.
— Поскольку судебное слушание, — начала зачитывать Лясковская, — постоянно посещает человек, который, согласно его словам, по поручению гражданина Шагина записывал на магнитофонную ленту слушание, эта личность не реагировала на неоднократные замечания председательствующей судьи в отношении этого, более того, этот человек имеет при себе пистолет…
Лясковская читала очень быстро, как будто пытаясь убежать от собственной совести. А фразу «по поручению гражданина Шагина» почти проглотила. Я сидел молча и впитывал каждое слово. Подсудимые и адвокаты оглядывали зал, в котором, кроме десяти вооружённых охранников и небольшого количества родственников подсудимых, постоянно посещавших процесс, никого не было.