Большой треугольник! или За поребриком реальности! Книга первая

Мы столпились под телевизионной полкой, приглушив звук телевизора. Не надевая нам наручники, дежурный открыл дверную решётку.

— Заходи, — раздался голос офицера, и в камеру быстро зашёл худой, среднего роста парень в ботинках и оранжевой робе.

— Пройди дальше, — сказал ему офицер.

После этого дежурный положил за порог в камеру скатку и сверху поставил потёртую клетчатую сумку. Решётка двери закрылась, и с прибывшего сняли наручники.

— Смотрите, — пока парень стоял к нему спиной, кивнул в его сторону и посмотрел на меня офицер (видимо, давая понять, чтобы не вешался, не резался или не делал чего-нибудь другого с собой). Он улыбнулся, и дверь в камеру закрылась.

Прибывшего в камеру пожизненно заключённого звали Сергей. На вид ему было лет тридцать пять. Он был худощав, с впалыми щеками, жёлтыми зубами и слегка перекошенным лицом.

— Ты откуда? — спросил я.

— С первого этажа, — сказал он.

— А сколько на «бункере»? — спросил я.

— Два месяца, — ответил он.

— А ты за что здесь? — припоминая слова Скоробогача, что камера нормальная, спросил я.

— За людоедство, — ответил Сергей.

Сергей сел на нару и посмотрел на дымившуюся в руке у Анатолия сигарету.

— Оставить? — спросил тот.

Я предложил Сергею сигарету с фильтром. Пока он подкуривал, Дима положил свою скатку под дверь, а скатку Сергея поставил у стены.

— Кого хоть съел? — спросил я.

— Попробовал, — сказал Сергей, продолжая курить.

— Убийство? — спросил я (чтобы продолжить разговор).

— Троих, — сказал Сергей.

— Попробовать? — спросил я.

— Члены и губы отрезал.

— Зачем? — спросил я, что могло прозвучать для Сергея «чтобы съесть?»

— Чем трахались и чем целовались. Жена написала, что ел и её заставлял.

— И что, ей поверили? — спросил я.

— Я губы отрезал. «На, целуй! — сказал. — Тебе же нравилось целоваться». И пихнул ей к губам. А потом сам попробовал кровь.

— Зачем? — спросил я.

— Так, из интереса. А она написала, что ел.

— А она тоже здесь? — спросил я.

— Нет, — сказал Сергей. — На свободе. Её свидетелем сделали, она всё подтвердила в суде, и мне дали ПЖ.

Сергей рассказал, что он из-под Белой Церкви. Три года прожил с женой, зная, что она ему изменяет и где её искать. Вернувшись нетрезвым с работы и не застав её дома, он отправился в дом на соседнюю улицу, где нашёл супругу в компании трёх своих полураздетых знакомых. Они тоже были изрядно пьяные, и он взял с кухни нож и убил их, а жену забрал домой. Его никто не видел. Долго не могли найти, кто это сделал, но потом пришли к его жене, и та рассказала, что убивал он. В это не сразу поверили, так как потерпевшие были больше по комплекции. Он признал свою вину и показал всё на воспроизведении, а затем отказался от показаний. Но жена подтвердила всё в суде, поскольку ей пригрозили, что в противном случае сделают соучастницей. Она помогала ему отрезáть части тел, начала говорить, что они заманили её в дом, а потом изнасиловали. А на суде — что муж заставлял ее отрезáть части тела.

Мы с Анатолием спали на нарах, а Дима и Сергей — на полу, кладя матрасы не вдоль, а поперёк камеры. Ноги и голова — под двумя нарами, средняя часть тела — в проходе.

Анатолий к Сергею проявлял безразличие — сидя на наре, лепил розочки. А Дима Сергея сразу невзлюбил.

— Делай хоть что-нибудь, — говорил он ему. — Тебя тут кормят, дают курить, а ты даже за собой не убираешь!

Сергей брал тряпку и мыл пол, что-то говоря себе под нос, что ещё больше раздражало Диму. Он забирал у Сергея тряпку, а потом сидел на скатке под дверью и читал. Сергей-людоед — так его называли на участке — всё время молчал. Или сидел у меня на наре и смотрел телевизор, или курил. Я перечитывал приговор, иногда обращаясь к Диме, у которого явно по украинскому языку в школе было «отлично». И смотрел, какие дополнительные доказательства в опровержение можно было бы предоставить Верховному суду.

В среду была баня. Как и в прошлый раз, всех вместе отвели на первый этаж и закрыли в помещении, которое было разделено решёткой. С одной стороны — раздевалка, вешалка с несколькими деревянными колышками и скамейка, с другой — баня, облицованная бордовой кафельной плиткой с двумя длинными хромированными кранами, душевыми хромированными шлангами с рассеивателями и регуляторами холодной и горячей воды. Кому нужно было подстричься, выходил в Г-образный коридор в наручниках, где банщик-прапорщик Коля на табуретке стриг налысо машинкой. Остальные в наручниках ожидали в помещении бани. Потом переходили за решётку. Прапорщик на дверь в решётке вешал замок и снимал наручники. Спрашивал, кому нужны станки. Коля был доброжелательный человек и во времени не ограничивал. Двадцать-тридцать минут под двумя кранами и душевыми шлангами на помывку, хотя и по очереди, хватало. После этого сдавались станки, руки впереди застегивались наручниками, и всех вели обратно.

В четверг дежурный сказал всем надеть оранжевые робы, потому что начальник будет делать обход. После прогулки, часов в одиннадцать, открылась дверь «бункера», а потом дверь первой на этаже камеры.

— Отошли к стене! — громко сказал дежурный.