Большой треугольник! или За поребриком реальности! Книга первая

За стеклянной комнатой направо был ещё один коридор, в котором находились следственные кабинеты, кабинеты оперóв и в конце — туалет. Адвокаты и следователи приходили с левой стороны из-за большой решётки и ожидали в деревянных, обитых дерматином креслицах с откидывающимися вверх сиденьями. Если не дать 50 гривен, то можно было до самого вечера ждать свободного следственного кабинета. После того, как адвокат получал кабинет, его направляли либо на этот этаж за комнату дежурной, на котором полы в коридоре были паркетными, либо на первый этаж, где в коридоре и комнатах был линолеум. И в одной из таких комнат, которые были под номерами, адвокат дожидался своего подзащитного.

Группа людей оставалась на лестнице перед стеклянной будкой дежурной. Шариков пошёл за следующей партией. А Коля-прапорщик с пышными усами-кисточкой начал, стоя у будки, по списку сверху вниз называть фамилии и кабинеты. Услышав свою фамилию и номер кабинета, арестованный либо спускался на этаж ниже, либо делал несколько шагов по ступенькам вверх и поворачивал направо, где в коридоре находил номер названного ему кабинета, в котором его уже ожидал следователь или адвокат. Коля назвал мою фамилию и сказал подниматься наверх. Там, в коридоре я нашёл свой кабинет.

В кабинете уже был Владимир Тимофеевич — адвокат. Кабинет был примерно два с половиной на три метра, со светлыми, оклеенными обоями стенами, большим, зарешёченным со стороны улицы окном, деревянным паркетом и окрашенным водоэмульсионной краской белым потолком, к которому была прикреплена лампа дневного света. В кабинете стояли полированный под светлое дерево стол и два деревянных, с сиденьями из кожзаменителя стула.

— Ну, здравствуй, дорогой! — Владимир Тимофеевич протянул мне руку, и мы поздоровались. — Я к тебе в среду не мог приехать в ИВС, а приехал в четверг — тебя уже увезли. Вот, вчера получил у следователя разрешение, и сразу утром — к тебе. Как в камере?

Я в двух словах рассказал Владимиру Тимофеевичу о камере и о сопутствующих событиях.

— Это всё, что им остаётся делать, — улыбнулся Владимир Тимофеевич.

Он раньше работал в Генеральной прокуратуре и немного знал систему изнутри.

— Никто к тебе не приходил? — спросил он.

Я ответил, что нет.

— Без моего присутствия старайся ни с кем не разговаривать. Этих не было? — Владимир Тимофеевич имел в виду оперóв.

— Нет, — ответил я.

— Оля завтра собирается приносить передачу. Что передать?

Я показал Владимиру Тимофеевичу приготовленный список. Он аккуратно переписал всё на листок, а список вернул мне. Я получил слова поддержки и пожелания от мамы и Оли и сказал, чтó передать от меня. И мы с Владимиром Тимофеевичем попрощались.

— Можете Шагина забирать, — сказал он.

Владимир Тимофеевич ушёл, а меня закрыли в один из двух боксиков, которые находились перед стеклянным окном будки дежурной. Там было человек пять-семь. Кто сидел на деревянном парапете типа скамейки, кто на этом парапете стоял и пытался выглядывать в закрытое стеклоблоками небольшое окно; кто сидел на корточках, опёршись о стену, и курил. Невысокого роста малолетка что-то громко рассказывал окружающим, а затем у каждого по очереди спрашивал, сколько тому денег надо для полного счастья. Когда очередь дошла до меня, один из присутствующих кивнул на меня и сказал: «Он столько адвокату в день платит, сколько тебе надо для полного счастья».

Малолетка задумался, и разговор перешёл на другую тему. Через некоторое время голос усатого Коли за дверью сказал: «”Кучмовка”, ”Брежневка ”, ”Столыпинка”».

Дверь открылась, и я последовал за остальными вниз по лестнице, через первый этаж, подземный туннель и на корпус на третий этаж, в камеру. Когда меня завели в камеру, Саши, Сергея — его шныря — и Володи, как и их вещей и матрасов, в камере не было. Их нары были пустые.

— Я сегодня тоже был у адвоката, — сказал Студент, — бери свою скатку и перекладывай вниз.

На коридоре начали уже греметь бачки. Я сказал Студенту и Сергею-Наркоману, что завтра будет передача от Оли. После обеда оставшийся день и вечер прошли за разными разговорами, потом мы легли спать.

На следующий день после обеда, примерно около трёх часов, на продоле за дверью раздался женский голос. Были слышны голоса заключённых, которые носили передачи. И с грохотом под стену опустились сумки. Открылась кормушка, и тот же женский голос спросил:

— Шагин здесь?

— Иди получай передачу, — сказал мне Дедковский.

Дедковский — это была фамилия Славика Студента. Я подошёл к двери.

— От кого передача? — спросил тот же женский голос.

Я назвал Олину фамилию и домашний адрес.

— Получаем!

И в камеру «посыпались» разной формы и цвета кульки и пакеты, содержавшие продукты и вещи в количестве значительно большем, чем в списке, который я оговорил. А под конец — домашняя швабра с пластиковой ручкой и большое квадратное серое пластиковое офисное ведро с проваливающейся и самостоятельно возвращающейся на место крышкой.

— Пригодится, — посмотрев на ведро, сказал Дедковский.