Большой вопрос

— Вот что, Мара! Запомни, что я тебе сейчас скажу… Я сделаю всё, чтобы наша совместная жизнь была великолепной: ни одного дня без ярких красок, без богатых мыслей, без благородных чувств.

— Спасибо, милый, — растроганно ответила Марина, — благодарю тебя за такую чудесную программу, только излагаешь ты ее несколько странно, и я сказала бы — абстрактно. Я хотела бы услышать от тебя более простые и ясные слова. Ни одного дня, дорогой Яша, чтобы мы с тобой не сделали чего-нибудь полезного и нужного для Родины, ни одного дня без того, чтобы мы с тобой не внесли хотя бы маленького вклада в великое дело построения коммунизма… Не так ли?.. Ты это хотел сказать?

— Да, да, роднулька, именно это… прости меня за пристрастие к так называемой красоте слога… недаром меня еще в детстве мама называла эстетом. — Яков Николаевич поцеловал жену и добавил: — А тебе большое, большое спасибо за поправку.

В течение дальнейших пяти лет семейной жизни Синяковым не раз приходилось вспоминать об этом разговоре: ему — с раскаянием: зря дал повод жене обвинять его в обмане; ей — с горечью. Их отношения сильно осложнились, дело дошло до суда.

«Только что вернулись из народного суда, — писала в дневнике Марина. — Судья Курский убедил меня помириться. Нет, не то слово: мы ведь с Яшей не ссоримся. Со стороны, наверно, кажется, что я пришла в суд без серьезного повода или, что развод нужен мне для каких-то других целей… Один из народных заседателей именно в таком духе и сделал намек. Спасибо судье, поправил его. Этот Курский — тонкий человек. Убеждена, что понимает меня, понимает, что я не преувеличиваю драму. Понимает и сочувствует. Но мне от этого не легче. Не верю я в длительную нормальную жизнь с Яшей. Из пяти лет четыре года я билась с ним, убеждала, просила, умоляла одуматься. Сколько раз он обещал уступить… «уступить» — в этом ужасном для меня слове вся его душа, расчетливая, холодная, а может быть, и жестокая. Вот тебе и эстет!.. Эх, эстет эстет! Вот и сегодня, когда мы возвращались из суда, он сказал: «Уж теперь-то я сдержу свое слово, уступлю тебе. Я хочу, чтобы ты на живом примере убедилась в своей неправоте». Поистине, горбатого могила исправит!..»

В дневнике Марины немало интересных записей. Однако взгляды и переживания только одного супруга могут ввести в заблуждение. Здесь нужны бесстрастные наблюдения, объективное изложение фактов.

Первый год семейной жизни Синяковых прошел, можно сказать, хорошо. Ни одного недоразумения, если не считать размолвки из-за «планирования» быта. Яков Николаевич ведал домашним бюджетом, вся их зарплата поступала в его руки. С согласия жены он часть денег выделял в так называемый НЗ — неприкосновенный запас. НЗ нисколько не стеснял Синяковых: они зарабатывали хорошо, им хватало на всё.

Примерно спустя год Марина обратила внимание на некоторые странности в поведении мужа: он слишком часто стал посещать комиссионные магазины, подолгу любовался антикварными предметами, особенно хрусталем, заводил об этих вещах пространные скучные разговоры. На второй день после снижения цен на продовольственные и промышленные товары Яков Николаевич не только соответственно снизил сумму расходов на питание, но и стал выдавать столовые деньги не на месяц, как прежде, а на каждый день. Это нововведение он объяснил желанием проверить, сумеют ли они уложиться в сокращенный бюджет. Марина была не только оскорблена, но и встревожена: не слишком ли он увлекся «планированием»? Не сузил ли он этим свой духовный мир? Кажется, Яков совершенно не читает, не интересуется ни наукой, ни литературой. И с театрами у них не так уж хорошо: кроме Музыкальной комедии, никаких других театров они не посещают. Марина скоро заметила, что Якова подлинно интересовало только то, что имело непосредственное отношение к нему, как к хозяину комнаты в 26 метров, обставленной красивыми, создающими уют вещами. Открытие это было настолько тяжело, что Марина почувствовала себя несчастной.