Болтливые куклы

Сын одного из самых влиятельных людей в Таре, Зар-Фа должен был не просто покинуть дом - его отдавали в УСЛУЖЕНИЕ. Можно ли придумать более изощренное издевательство? Но и этого участникам семейного совета показалось мало - по их воле ему надлежало навсегда отказаться от своего родового имени.

Теперь он был просто Зар.

Зар-одиночка. Без семьи, вековой истории и защиты предков.

Что ж... На самом деле ему не оставили выбора. В тот день, когда мать нашла тело отца остывшим, мальчик с белыми волосами понял, что его детство закончилось. А вместе с ним - и все хорошее.

Слушая старого дядьку с дряблыми щеками и тощей седой косицей, сын Ману Тадэ думал о том, как ему омерзителен и этот лживый человек, и все остальные родичи. Они сумели найти правильные аргументы, чтобы у маленького изгоя не осталось никакой возможности удержаться за свою прежнюю судьбу. Когда на одной чаше весов жалко подрагивает твое сомнительное благополучие при материной юбке, а на другой - жизнь и благополучие всей семи, ту уж выбор очевиден.

Зар-Фа стиснул зубы, чтобы не плюнуть родичу в лицо и коротко опустил голову в знак согласия.

Перед отъездом мать долго не выпускала его из своих объятий. По лицу ее двумя серыми бороздами пролегли шрамы от слез. Она не пыталась их утирать или прятать. И Тадэ больше жизни любила своего сына. Именно поэтому она позволила забрать его и спрятать.

Дорогу в храм он запомнил плохо. Шел дождь, и все вокруг было закрыто сплошной завесой воды.

В храме ему не дали времени даже оглядеться - сразу откуда-то возник бесцветный человек с обритой головой и велел идти за ним. Казалось этому пути по сплетению коридоров, террас и галерей не будет конца, но, в конце концов, служитель храма остановился и указал на высокую дверь с богатым рельефным узором. Внутри был бесконечно просторный зал с колоннами немыслимой высоты, нефритовый трон и старый человек на нем.

- Подойди, - сказал он глубоким, ничуть не ослабевшим от долгих лет голосом. - Подойди, Зар.

Лицо старика изрезали глубокие морщины, его совершенно седые волосы были острижены коротко, а белые глаза запали так глубоко, что казалось, они выглядывают откуда-то из другого мира.

Зар не испытал страха перед этим человеком. Даже легкая тень трепета не коснулась его сердца.

- Я знаю твое истинное имя, - сказал старик, - и знаю, почему ты здесь. Но дальше меня и дальше этих стен сие знание не уйдет. Отныне ты - служитель Богини. Прими это и смирись с этим. В Храм приходят разными путями, и твой путь не исключение. Я вижу, что сейчас твое сердце полыхает от ненависти и боли, но однажды ты поймешь, дитя, что твоя судьба дала тебе лучшую возможность остаться в живых и уберечь свою семью. Ты не станешь просить подаяние на улице, не будешь оттирать чужую грязь от пола или всю жизнь постригать кусты в саду. С этого дня твой путь - это путь танцора.

Танцора?

Зар посмотрел на старика изумленно. Он не ослышался?

- Да, ты прав, - сказал настоятель, - немного поздновато для того, чтобы начинать. Но у тебя сильное и ловкое тело. Ты справишься. А теперь иди.

В своем родном доме сын Первого Советника мало общался с ровесниками, но при этом никогда не ощущал себя одиноким. В новой храмовой жизни Зар оказался окружен детьми, однако именно среди них он впервые познал, что такое одиночество.

Одиночество болезненное и глухое - как неожиданный удар под дых.

Дети, словно дикие звереныши, не знали что такое милосердие - они с первых же дней взялись испытывать новичка на прочность. Возможно, причиной тому и в самом деле были белые волосы Зара, которые так не давали им покоя, но скорее всего человеческие детеныши просто испытывали острую нехватку новых впечатлений.

Зар не стал долго над этим размышлять и анализировать - он просто разбил пару носов и украсил несколько физиономий цветистыми синяками. После этого откровенные нападки сразу же прекратились, но друзей у Зара больше не стало.

Впрочем, его это не особенно и огорчало.

Он не верил ни в богов, ни в людей. Презирал саму храмовую жизнь и трусливое смирение служителей, обреченных на это рабское существование.

Сам Зар ни за что бы не сдался, будь у него выбор. Он пытался бы убежать от такой жизни раз за разом. Даже если бы его раз за разом возвращали обратно и отрубали бы каждый раз по части тела.

Вот только выбора у него не было. А значит, следовало смириться, как и советовал настоятель.

И это оказалось труднее всего.

Унылые каменные своды общей спальни, жесткая циновка, однообразная еда, глупые мальчишки и покорные служители - все это вызывало у Зара глубокое отвращение. Он привык жить совсем иначе. Он знал цену красоте во всех ее проявлениях. И не мог найти ее в стенах храма.

Как это ни странно, единственным спасением для него стал танец.