Болтливый мертвец

Он проводил глазами наших коллег, скрывшихся в темноте коридора, и заговорщическим шепотом добавил:

– Спасибо, что никуда не сбежал. Так мило с твоей стороны!

«Спасибо» тут говорить не за что, – честно сказал я. – Я остался в Ехо исключительно по инерции. Лень и надежда, что все как-нибудь уладится, – самое опасное сочетание!

– Это я и без тебя знаю, сэр философ, – усмехнулся Джуффин. – Все равно мне чертовски приятно, что нет нужды отправляться за тобой в погоню на край Вселенной – это было бы увлекательно, но хлопотно! Кстати, не обольщайся: кого-кого, а уж тебя я найду где угодно, даже на Изнанке Темной Стороны.

– Ну, найдете, – равнодушно отозвался я. – И что дальше? В угол меня поставите?

– Поставлю! – обрадовался Джуффин. – Непременно!

– Мне сейчас довольно трудно развеселиться, – устало сказал я. – Лучше действительно пойду, чтобы не портить вам праздник своей хмурой рожей…

– Ступай, – кивнул Джуффин. – У тебя же, если я не ошибаюсь, на эту ночь намечен ряд душеспасительных бесед? Кстати, на твоем месте я бы не стал активно вмешиваться в частную жизнь нашего сэра Кофы. Он этого не любит, а сопротивляться умеет куда лучше, чем ты думаешь… И Луукфи не дергай попусту. Он все равно своих буривухов не оставит – так зачем трепать парню нервы?

– Да не собираюсь я ни во что вмешиваться. Это вы у меня не из той части головы мысли прочитали, – горько усмехнулся я. – Залезли случайно в чулан, где у меня свалены радужные мечты…

– Хорошо выкручиваешься, – одобрительно заметил шеф. – Неумело, но остроумно. Просто загляденье!

– Рад, что вам нравится, – буркнул я.

Честно говоря, мне было здорово не по себе. Я вдруг понял, что дружелюбная болтовня Джуффина больше всего смахивает на игру сытого кота с очень глупой мышью, которая даже не пытается удрать. Мышью, разумеется, был я. Неуклюжей, неповоротливой мышью, изрядно разбаловавшейся и отупевшей на хороших харчах… Теоретически, по законам жанра, теперь мне причитался чувствительный, но не смертельный удар тяжелой кошачьей лапой.

– А твои вялые попытки уговорить Мелифаро и Нумминориха уехать – это вообще полный провал! – неожиданно сурово сказал Джуффин. – Чему я тебя учил все эти годы, сэр Макс? Если уж ты принял решение – хорошее или никуда не годное, это уже другой вопрос! – будь любезен сделать все, чтобы его осуществить. Если ты вбил себе в голову, что они должны уехать, значит, в качестве средства убеждения ты должен был применить свои Смертные шары, а не убогие словесные конструкции. Тем более что выступление у тебя вышло не ах…

– Смертные шары я придерживал для второго раунда переговоров, – неохотно ответил я, впервые в жизни испытывая глубокое отвращение к его способности видеть меня как на ладони.

– Можешь не хлопотать: второго раунда не будет, – холодно сказал Джуффин. – Я об этом позабочусь. И запомни хорошенько: всегда есть только одна попытка, сэр Макс. А колдун, который верит в сказку о существовании второй и уж тем более третьей попытки, обычно долго не живет.

– Какая вам разница, сколько я проживу? – огрызнулся я. И поспешно вышел, поскольку у меня не было ни желания, ни сил продолжать этот разговор.

Вообще-то, я здорово опасался, что Джуффин тут же вернет меня обратно, хотя бы для того, чтобы запереть на всю ночь, от греха подальше. Но он не стал это делать. Да и зачем бы? В его распоряжении было немало других способов заручиться моим молчанием. Больше, чем я мог вообразить.

Прохладный ночной воздух остудил мой пылающий лоб. Я поднял голову и увидел в небе абсолютно круглую зеленоватую луну.

«Странно, – рассеянно удивился я, – а вчера мне казалось, что дело только близится к новолунию… Или дело было не вчера, а во сне?»

Фонари озаряли улицу Медных Горшков тусклым, но теплым оранжевым светом. У моих ног, как сытые щенки, копошились клочки густого тумана. Ночь была чудо как хороша, и я ухватился за ее великолепие, как за последнюю надежду.

«Что бы ни случилось, а эта восхитительная луна останется в небе, – подумал я. – И туман будет время от времени укрывать мелкие разноцветные камушки мостовой, и этот аромат…»

Я осекся и невольно поморщился от фальши собственного внутреннего монолога. Обычно люди начинают обращать внимание на красоту окружающего мира только в том случае, когда их дела совсем плохи. Недаром столько народу становится поэтами в юности. Обычно созданию очередного ритмически организованного шедевра предшествует размолвка с хорошенькой девушкой или, того хуже, – временное отсутствие девушки, с которой можно было бы ссориться всласть. Впрочем, некоторым особо чувствительным натурам хватает «двойки» по химии или скандала с родителями…

И сейчас я понял, что действую по одной из самых популярных среди представителей рода человеческого схем: по команде «все хреново, жизнь не удалась» начинаю усиленно любоваться пейзажем.