Болтун

Дарл пристально посмотрел на меня. Его красивое лицо, которое ожидало придирчивого взгляда кинокамеры, ничего особенного не выражало, ни раздражения, ни смущения. Он просто сказал:

— Ну, мои родители были фермеры.

Меня это удивило, он обладал утонченной красотой и какой-то особенной грацией, мне не казалось, что жизнь на ферме способствует формированию этих качеств.

— У нас была большая семья. А потом они перестреляли друг друга в какой-то ссоре. Кровищи было по всем стенам.

Я открыл рот, да так и стоял некоторое время. Дарл сказал это как бы между делом. Затем пояснил:

— Мне тогда было два года.

— А, — сказал я. — То есть, ты не помнишь.

— Кое-что помню. Отрывками.

Тогда я сказал, сам не понимая зачем:

— Мой папа выстрелил себе в лицо.

Словно я хотел доказать ему, что тоже пережил некоторое трагическое событие, и оно меня не сломало. Но у меня не получилось сказать об этом так спокойно. Понимаешь, моя Октавия, я был обычный мальчишка из пригорода. Сколь бы своеобразными ты не считала варваров, все люди похожи. Я любил свою семью, своих друзей, книжки про приключения и велосипед.

Дарл же был совсем другим. После в своей жизни я видел множество психопатов разных мастей, социопатов диаметрально противоположных происхождений и определенное количество людей бессовестных вовсе не из-за каких-либо психических нарушений.

Никто из них не был великолепен, а Дарл был.

— О, — сказал он тогда. — Сочувствую.

Разговор тогда быстро угас, и больше к нему никто не возвращался. Только теперь я решил, что хочу подружиться с Дарлом. Дети частенько странным образом реагируют на пугающие их события. Вместо того, чтобы сторониться его цинизма, я вдруг проникся к нему уважением и решил, что просто обязан стать его другом.

Теперь я часто заговаривал с ним, предлагал ему заняться чем-нибудь вместе, куда-то звал. Дарл проявлял некоторую долю интереса, но знакомство наше не становилось ближе.

Мы сдружились самым неожиданным образом. Однажды старшие отобрали у Хильде папину ручку — ту самую, золотистую, которой он давал клиентам подписывать договора. Хильде пожаловалась мне, и я самонадеянно пошел отвоевать ее у старших, за что получил несколько синяков и предложение больше не соваться. Тогда Хильде пожаловалась госпоже Глории, подробно описав ручку, и госпожа Глория, не менее самонадеянно, спросила, когда мы обедали в столовой, кто ее забрал.

Это только еще больше настроило старших против Хильде и никакого эффекта не принесло. Тогда мы с ребятами принялись разрабатывать план проникновения в комнаты старших. Дарл крутился вокруг, но интереса не выказал.

Только вечером, когда мы лежали в темноте, еще не сонные, но уже лишенные возможности почитать после отбоя, Дарл вдруг сказал:

— Ты серьезно считаешь, что тебе повезет, Бертхольд?

— В смысле? — спросил я. Я радовался, что он заговорил, лежать в тишине было невыносимо скучно.

— Что вы проберетесь в несколько комнат, и сокровище твоей сестренки окажется в одной из них. Старшие могли десять раз обменять ручку на сигареты или вроде того. Тебе нужно проверить все комнаты. А для этого тебе нужен обыск.

— Госпожа Глория не считает украденную ручку достойным поводом для обыска, — сказал я.

— Да. Значит, нужен достойный повод для обыска. Давай его устроим.

— Мы с ребятами…

Он прервал меня, повернулся, и я увидел, как блеснули белки его глаз.

— Нет, ребятам мы ничего не скажем. Чем меньше людей знает, тем лучше все пройдет. Проще говоря, нужны только два человека. Я и тот, кто будет на стреме. Легче всего будет, если это будешь ты. Тебе же надо.

— Сначала объясни, что предлагаешь.

Он объяснил. Дарл говорил, что у него давно есть шутка для старших, что они всех задирают и пора бы уже вернуть вещи их хозяевам, но сделать это можно только если обыск проведут внезапно. А для этого необходима чрезвычайная ситуация. Он давно составил этот план, ему не хватало только надежного человека на стреме, того, кто не струсит.

Дарл сказал, что наблюдал за мной и пришел к выводу, что я не трус. Теперь, когда дело касалось и меня, он предлагал мне поучаствовать. Я даже разозлился на то, что Дарл испытывал меня для каких-то своих целей, как ученый некий новый инструмент.

Но в то же время я был предельно заинтересован. Дарл знал, где старшие хранят выпивку. И знал одну штуку, которая сделает их пьяными надолго, если ее подсыпать в алкоголь. Они заявятся такими на первый урок после ночной пьянки или не заявятся, но их быстро найдут, начнется скандал, будут обыски, найдут не только алкоголь, но и чужие вещи. По крайней мере вещи тех, у кого достало ума пожаловаться.

Я не видел в этом плане ничего дурного. Наоборот, мне казалось веселой идеей проучить старших. В конце концов, они заслуживали наказания от учителей за все свои выходки. Я согласился, и Дарл тут же вскочил, принялся ощупывать подоконник и выудил откуда-то из-под него блистер с таблетками. Он посмотрел на меня, затем на блистер.

— На. Сотри в порошок линейкой их все, ладно?