Болтун

— Ты хороший друг. Спасибо тебе за все.

— И тебе спасибо. Я уверен, однажды мы встретимся.

Он засмеялся.

— Надеюсь, ты сюда не вернешься.

А потом Риккерт запрокинул голову и издал крик, каких никогда еще при мне из человеческой глотки не вырывалось. К тому моменту, как в комнату ворвались санитары, Риккерта скрутило в таких конвульсиях, что я испугался за него. Вот какой он оказался талантливый актер, просто потрясающий. Ни один из спектаклей в италийских театрах не пробуждал во мне таких эмоций.

— Это только зло! Ничего кроме зла! С чего я взял, что это можно победить?!

Риккерт кричал, что он плохой и должен быть наказан, он перечислял имена тех, кого по его мнению убил, выл, пытался расцарапать себе горло, и когда санитары увели его, тишина в комнате стала звенящей только оттого, что крик его отдалился. Вдалеке я услышал голос госпожи Хенхенет, вой Риккерта не прекращался, и в то же время у меня словно уши заложило, и в комнате позвякивало от напряжения, только что наполнявшего ее.

Дарл явился минут через десять. Он крался, как кот — абсолютно бесшумно. Я выдернул гайки, и решетка полетела вниз. С этого момента молчание больше не было нужно. Лязг рухнувшей решетки был словно выстрел сигнального пистолета.

— Беги за мной, — сказал Дарл. — Я знаю, где она паркует машину.

Конец его фразы потонул в ночном воздухе. Он вылез на пожарную лестницу, вслед за ним вылез и я. Мы располагали крохотной надеждой на то, что за криками Риккерта лязг решетки был не так заметен. Другая надежда заключалась в том, что основная часть охраны находилась в отделении для буйных и внутри здания.

По пожарной лестнице мы спустились ровно два пролета, оставшийся преодолели прыжком. Смешно, подумал я, было бы сломать ногу.

Я бежал за Дарлом, ожидая воплей сигнализации или света прожекторов, как в фильмах. В длинной череде машин персонала Дарл легко обнаружил автомобиль госпожи Хенхенет. Я тоже помнил его, в конце концов, я любил смотреть в окно и наблюдать за теми, кто приезжает и уезжает.

Ровно к тому времени, как мы добежали до ее машины, вместо света прожекторов под ноги нам устремились лучи фонариков, а вместо выстрелов, послышались крики. Дарл разблокировал дверь, мы нырнули в машину. Салон пах кожей и восточными, пряными духами. Дарл завел машину, и мы подались назад. Он умудрился покалечить обе соседние машины, водил Дарл не лучшим образом.

А я подумал, что впервые за много лет нахожусь в новом помещении. И что водить я, наверное, уже разучился и справился бы не лучше. Голова у меня закружилась, а тело было словно набито ватой.

— Не расслабляйся, — сказал Дарл.

— А как же открыть ворота?

Он вдруг засмеялся. Глаза его сияли, как сияет маяк в глубоком море — пленительным и тревожным образом. Он надавил на газ так резко, что я подался вперед.

— Не пристегивай ремень, — предупредил он. — Нужно будет выскочить из машины очень быстро.

Я услышал выстрелы, и ощущение оцепенения спало с меня. Я оказался расколдованным в этом почти незнакомом мне мире, и хотя он ошеломил меня, я мог мыслить и действовать.

Дарл гнал на полной скорости, и ворота стремительно приближались. Он хотел их снести. Замок бы, конечно, не выдержал бы удара.

И все же я не удержался от соблазна закрыть глаза. Скорость, с которой приближались кованные ворота была чудовищной, и я все равно удивился, когда они поддались, как мне показалось очень легко, хотя фары лопнули от удара, а по лобовому стеклу пробежала трещина.

— Отлично, — сказал я. — А что с бетонной стеной?

— Ничего хорошего, — ответил Дарл. Он казался мне очень счастливым. Никогда прежде я не видел его таким. — Мы в них врежемся, а потом заберемся на автомобиль, и если нам хватит высоты — перелезем.

— А если не хватит?

— Тогда мы сдохнем, разве неясно?

Все было предельно ясно. Дарл успел затормозить перед бетонной стеной, так что машина вплотную прижалась к ней, но удар не размозжил наши головы о лобовое стекло.

Мы выскочили из машины. Темнота и фора, которую нам дал автомобиль, оставили нам преимущество. Свет фонариков бил на поражение лучше, чем пули. Дарл вскочил на капот, подтянулся, раня руки о колючую проволоку, и я, так быстро, как только мог, сделал то же самое.

Самое удивительное заключалось в том, что мне не было больно. Колючая проволока вошла мне в ладони глубоко и быстро, и я с мясом выдирал ее из себя. Это было неприятно, как фантазии о зубных процедурах, но совершенно безболезненно.

Дарл засвистел кому-то, в этот момент пуля вонзилась в стену совсем рядом с моей ногой, это придало мне необходимой скорости. Машина подъехала к стене, а Дарл спрыгнул на нее. Я сделал то же самое, приземлился не совсем удачно, кажется подвернул ногу, однако снова никакой боли не почувствовал. В теле моем происходили какие-то изменения, по сути не имеющие никакого значения в тот момент. Погрешности, которые стоило отбросить ради общего результата. Кости и плоть поступались болью во время деформации ради того, чтобы организм в целом благополучно пережил эту ночь.

Вот это был альтруизм, родные и близкие! Это было его новое словарное значение!