Бом! Бом! Бом!

— Ума не приложу, что такое творится, — пропищала она, чувствуя всем своим помолодевшим телом приток энергии и бодрости. — Действительно, какая-то фигня. По-другому и не скажешь.

Анна Матвеевна снова подошла к аппарату, потрясла его, словно копилку, слегка стукнула по корпусу: внутри что-то со звоном лопнувшей струны отвалилось.

— Ну вот теперь, — уверенно провозгласила экс-баба Нюра, — теперь-то точно всё получится!

Анна Матвеевна вернулась на место, в глубине души не очень веря в благоприятный финал всей этой неприятной истории.

Фотоаппарат тем временем щёлкнул в третий раз. А потом задымил, упал и раскололся на несколько частей.

— Ну всё! — баба Нюра отчаянно всплеснула руками. — Доигрались.

Даша, вновь ставшая девочкой, подскочила к своей прабабушке и уверенно-весело произнесла:

— Мама нас точно убьёт!

Теперь в темноватой комнате, пропахшей лекарствами, старыми книгами, ссохшейся мебелью, стояли две маленькие девочки — одна бывшая старушка, а вторая — обыкновенная. Стены комнатки от пола до потолка украшали ценные фотографии минувшей эпохи, в каком-то смысле обессмертившие знаменитых трактористов, военных, лётчиков, доярок, артистов. Глаза героев прошлого ошалело глядели на легендарную бабушку и её внуку.

До новых встреч

Я ждал электричку. Неподалёку тупил какой-то кабан, бесцеремонно меня рассматривая. Внимательно так разглядывал, словно следователь. Ростом не слишком высокий, но телосложением массивный: килограммов сто двадцать. В тёмно-синем деловом костюме, но без галстука. Лицо похоже на новую, ещё не слишком отбитую боксёрскую грушу.

— Ты долго будешь за мной шпионить-на? — спросил он, подъехав ко мне тяжёлым дорожным катком. Его голос оказался неожиданно высоким.

— В смысле? — пробасил я в ответ.

— В коромысле-на! Помню, ты сидел на берегу прудика в Северном Чертаново с покоцанной рожей, а я в тот момент с Тедди гулял-на. Тедди — это моя болонка, померла давно. Чего ты на меня тогда уставился?

Напрягшись, я вспомнил данный эпизод. Действительно, было такое дело. Мне тем вечером, что называется, хорошо надавали по щам в шаромыжке, то есть в моей вечерней школе рабочей молодёжи. Избили в дворике. Прямо перед всеми выкатившими покурить учащимися. Я тогда ещё бабушке своей лапши на уши навалил, что, дескать, сам себя долбанул железной дверью лифта. Случайно якобы. Лоб у меня был разбит, подбородок стёсан и губа кровоточила. Бабушка поверила. А может быть, сделала вид, что поверила. Происходило это всё лет тридцать назад в разгар перестройки.

— Прудик помню, — ответил я. — А вот вас, извините, нет. Мы же незнакомы. Мало ли, кто рядом со мной находился в тот момент.

— Зато я тебя помню-на. Чего ты тогда на меня вылупился? Проблемы какие-то? Так я их могу решить.

Лицо бычары налилось кровью.

— Или вот, — нервно продолжил он. — На станции «Горячий ключ» ты снова на меня уставился. Я находился в поезде «Адлер-Москва», а ты «Москва-Адлер». Наши поезда одновременно остановились. Мой сильно задерживался. Зачем ты тогда торчал в окошке и лупозырил на меня? А? Тоже не помнишь? Я не люблю, когда на меня так пялятся.

— Послушайте, — сказал я. — Как ни странно, но я помню и этот кадр. Он уже из второй половины девяностых. Я направлялся с дружбанами в университетский лагерь «Буревестник». В поезде мы очень весело проводили время, проще говоря, бухали. Какое мне было дело до чей-то, простите, физиономии в окне встречного поезда. Признаться, в те минуты меня волновал только один вопрос: как мне опрокинуть одну свою попутчицу, имя которой я уже давно забыл. Так же, как и её внешность. Помню только рыжие волосы и здоровенную грудь. Ну что вы, ей-богу, как маленький…

— А вот не *****! — тихо, но очень воинственно заявил толстяк, сквозь сжатые зубы. — Ты шпионил. Я всё знаю-на. Что ты задумал?

Жлобяра классически растопырил пальцы, приблизив их моему носу. На безымянном пальце левой руки мягко светилась золотая печатка с ликом Богоматери. «Девяностые, — вдруг подумал я, — это не исторический период, а наша национальная идея, связывающая эпохи и пространство начиная со времён Киевской Руси и по сей день. Если он своей печаткой отпечатает на моём лбу лик, то я буду ходить с иконой на фейсе долго. Может быть, всю жизнь».

— В общем, так, — резюмировал наезжала. — Я сейчас отойду отлить. Вернусь, чтобы тебя тут не было. И не дай божè ты мне ещё раз попадёшься на глаза — похороню. Я предупредил. Второго предупреждения не будет-на.

Упитанный человек в костюме смачно плюнул и грузной развалочкой потопал по платформе «Солнечная».

«Надо делать ноги, — решил я. — Этот действительно похоронит. Лучше просто убежать на хрен! Зачем лишние приключения?»

Не убежал. Потому что невесть откуда нахлынувшая благородная ярость заняла место липкого страха: «С какой стати?!! Что за беспредел, мать твою?!»

Я вынул из своей сумки початую литровку «Путинки» и для успокоения нервов принял три добрых глотка. На голодное брюхо быстро всадило.