Бом Булинат. Индийские дневники

Fleа Market – самое не подходящее место для покупок, на котором отовариваются все туристы, в том числе и отечественные, отчего он имеет некоторое сходство с «Черкизовским». Огромное пространство возле берега, неподалеку от Анджуны, уставлено палатками, и подъезжая к этому рынку, кажется, что едешь вдоль лагеря албанских беженцев.

Между рядами с сувенирами, тряпками, одеждой и прочим толкаются туристы и такое же количество свободных торгашей, которые подбегают и принимаются стучать в таблы непосредственно рядом с вашими ушами, покрикивая: «Cheap, my friend! Verrrrry cheap!»[37] То же самое проделывают продавцы дудочек и прочих музыкальных псевдоинструментов. Помимо этого ходят какие-то мужики – показывают на уши, потом хватаются за одно ухо, засовывают в него палочку, а, высунув, демонстрируют неимоверное количество ушной серы, потом требуют деньги… Иногда они гордо показывают документ, похожий на водительские права, на котором обозначено, что это не просто какой-нибудь Абу из Мапусы, а профессиональный, лицензированный «Доставатель ушной серы». Высматривая товары, приходится все время материться на продавцов тамтамов и мальчишек, которые то и дело норовят протереть резиновые шлепанцы черным гуталином.

С неимоверным усилием воли я таскался по пространствам рынка, периодически вздрагивая от таких фраз: «Мань, глянь! Глянь, какие шортенции, а? Возьмем, а Мань?», на что Маня, упитанная хохлушка лет под сорок, кричала: «Ах, шорты! Ты ребенку плавки смотри, дурак!».

Все отечественные туристы мужского пола ходят по «маркету» с неизменной бутылкой пива. Индийцев, по привычке, называют «чурками» или «неграми». Еще они привнесли сюда обычай из Турции одевать несколько маек или шорт на себя, расплачиваясь только за один экземпляр. Их привозят тоннами на автобусах, выгружают, а через пару часов загружают обратно, поэтому они перекрикиваются между рядами, обнаружив что-нибудь «экзотическое», и всегда очень суетливо бегают. И все же мы купили два гамака и три тряпки, чтобы задрапировать стены бунгало.

Мы спешно отправились в Чапору, где встретились с Шульцем. Он жил неподалеку на задворках обычного лысого бетонного поселка с черепичными крышами. В доме было три комнаты, стеклянный стол, которым гордился Шульц, и телевизор с кучей кабельных каналов. Я немедленно залип у телека, бесконечно терзая пульт. Пришел Нияз и засел за рисование афиш на мятом ватмане для оформления утреннего меню «Бабы Яги». Арсений пытался выяснить, что с тусами в рождественскую ночь. Шульц рассказал, что готовятся несколько party, но никакой организованной тусовки не предвидится. Все будут просто ездить с одного party на другое в поисках наркотиков, а потом будут «угорать». Нас такая перспектива не обрадовала, и мы двинули назад в тихий Арамболь, уже зная, что ни на какие party «угорать» не поедем.

В Арамболе, сидя за прекрасным ужином и наблюдая, как солнце падало в рубиновый стакан с портвейном, мы повстречали Аркашу из Челябинска, с которым случайно познакомились месяца два назад на Бигали Тола в Варанаси.

Это был долговязый парень лет тридцати, в образе которого просматривался отпечаток сильного влияния кришнаитов. Он второй раз в Индии, а в первый, как выяснилось, действительно мотался с сектантами по ашрамам. Но, как выражался он сам, «сейчас слез». Больше Аркаша кришнаитом себя не считал, однако часто экспериментировал с галлюциногенами. Поэтому я не удивился, когда вместо полноценного ответа услышал невнятное бурчание. Спустя несколько минут он нас признал и присоединился к трапезе.

Аркадий был крайне удивлен, узнав, что сегодня рождество, по его расчетам оно должно было быть через пару дней. Просидев в ресторанчике до темноты, отправились к нему. Прикончив остатки нашего непальского гаша, отведали его травы и выпили по стаканчику рома.

Потом решили пойти в недавно отстроенный русский бар под названием «Butterfly». Когда мы вышли за стены жилища, Арсений понял, что чертовски нетрезв и, ориентируясь лишь на мелькающие впереди пятки Аркадия, кое-как добрел до этого места.

«Butterfly» – огромный шатер из парусины, внутри от потолка спускались полосы полупрозрачной ткани, прижатые к песку бамбуковыми палками. Несколько таких полос, образовывали комнатки-купе, где лежали полосатые матрасы, забавно мерцая в флюоресцентном свете. Играл «chillout music».