С Кашкетом проделали ту же операцию, а дальше все было в каком-то дыму, разговор тек медленно и расслабленно, чиллам ходил по кругу, я продержался до седьмого, а дальше вынужден был отказаться. Вчетвером мы сидели в темноте, у теплой печки. Энди оказался немецким студентом, путешествующим уже седьмой месяц. В Индию он добрался, пользуясь только наземным транспортом, в доме Рафаэля он живет уже четыре дня, и завтра утром собирается двигать вниз в Джари, затем в Дели, и на родину. С Рафаэлем общаться было труднее – он постоянно отвечал вопросом на вопрос и говорил на ужасном английском с картавым израильским акцентом. Я с трудом понял, что он что-то типа хозяина или владельца этого дома. Нас живо интересовал вопрос размещения и ночлега ввиду уже опустившейся ночи и полного бессилия. Когда я спрашивал у Рафаэля, хозяин он этого дома или нет, тот отвечал что-то вроде: «Что ты имеешь ввиду, хозяин ли я!? Я здесь! Живу в этом доме!? Что я здесь делаю? Ты это имеешь ввиду? Это твой вопрос? Но это совсем другой вопрос!». Вначале нам удавалось разговаривать с ним только при помощи Энди, который оказался адекватным человеком и услужливо переводил нам бред Рафаэля, в котором, видимо, уже научился угадывать смысл. Рафаэль же поминутно повышал голос и вообще говорил с какой-то агрессией, все время чем-то недовольный.
Вот что нам удалось выяснить о нем от него самого, и частично от Энди – Рафаэль непонятно с какого бока является хозяином этого «его» дома и живет в Малане уже год. В сезон он сдает здесь комнаты туристам втридорога, раз в месяц ему из Дели привозят какие-то продукты и шоколадки в Джари, а затем либо он, либо пес знает кто приносит все это сюда в Малану. Рафаэль уже три года в Индии, до этого три года пахал в армии на родине, где у него осталась жена, которая ему не жена, что у него есть хороший итальянский чиллам, а тот, что у меня – полный кал, что у него два местных щенка по имени Бам-Бам и Симба, и они лежат за его спиной в углу, но к ним тоже нельзя прикасаться, но не потому что они придерживаются религиозных убеждений, а потому, что этого не разрешает хозяин.
Рафаэль вообще оказался крайне щепетильным собственником, он все называл «своим», не разрешал ничего трогать и даже чай наливал сам, преподнося это не иначе как акт наивысшей дружбы и превеликого одолжения, с оттенком обязанности, возложенной им же самим на себя, ввиду того, что он тут хозяин. Он постоянно повторял: мой дом, мой чиллам, мои собаки. Все здесь принадлежало ему, вплоть до тебя самого, так как ты был его гость! Манера говорить у Рафаэля была грубая, он поминутно останавливался на полуслове, ожидая, чтобы его поняли, но понять его было чрезвычайно сложно, без минимальной помощи со стороны Энди, который, похоже, и сам от него устал.
Весь словарный запас Рафаэля состоял из нескольких английских слов с постоянным вкраплением в речь слов
Вдруг, на пороге появился местный горец и, прежде чем поздороваться, прокричал: «Бом Булинат!». Пропустив три круга чиллама Рафаэля и усугубив четырьмя своими, он изложил суть визита. Оказывается, Рафаэль и Энди давеча решили полакомиться мясом и заказали у него барана. Горец пришел сказать, что барана он сегодня резать не будет. Чиллам еще несколько раз прошел по орбите вокруг печки, после чего Рафаэль нарушил молчание:
– Милега Анджи, почему?
– Потому что идет снег, – ответил горец.
Чиллам оказался в руках Рафаэля, и он на секунду замолк.
– Почему нельзя зарезать барана под снегом? – спросил Энди, но вопрос остался без ответа.
– Милега, – вмешался Рафаэль, – если я принесу навес и поставлю над бараном, тогда можно?
– Завтра можно, если не будет снега, – ответил горец.
– Бом Булинат! – раздался вопль Рафаэля. На том и порешили.