Бомарше

Отказ от должности контролера-клерка означал, к сожалению, утрату постоянного повода бывать в королевском дворце, но положение Бомарше при дворе и без того уже пошатнулось, сильные мира сего часто меняют тех, кто их развлекает, поскольку обычно не испытывают к ним никакого уважения. Единственным человеком в Версале, по достоинству оценившим Бомарше, был дофин: в 1765 году его не стало, и принцессы к учителю музыки заметно охладели, а ведь их покровительство было для него весьма полезным. Занятый своими брачными планами, так и сяк просчитывая их возможные последствия, Бомарше не успел еще в полной мере осознать эти неприятные для него перемены.

А между тем настроение его невесты также изменилось. В 1765 году тон посланий Полины был уже не тот, что годом раньше, когда она обращалась к своему путешествующему жениху не иначе как «моя любовь, моя душа, мое всё» и нежно писала ему: «Твое возвращение станет для меня восходом солнца в погожий день».

Слухи о похождениях Бомарше в Испании дошли и до Парижа: имя и роль маркизы де ла Круа стали хорошо известны на улице Конде еще и потому, что сам Пьер Огюстен беззастенчиво похвастался своей победой в письме к отцу. Конечно, Полина знала о легкомыслии жениха и его любви к удовольствиям, но ведь он обещал ей остепениться и стать хорошим мужем. Но разве можно было поверить в полное перевоплощение этого человека, для которого мало было просто любить женщину, мало было просто наслаждаться ее обществом. Он беспрестанно подсчитывал прибыли, сетовал, что зря вложил деньги в восстановление хозяйства на островах Карибского моря, все время твердил о платежах и нехватке средств. Кроме того, он недвусмысленно дал Полине понять, что их свадьба зависит от того, поправится ли ее финансовое положение.

Между тем последние новости, дошедшие с Сан-Доминго, подтвердили, что из двух миллионов наследства Ле Бретона миллион восемьсот тысяч должны были уйти на погашение ипотечного кредита. Это известие сильно охладило желание Бомарше вступать в брак с Полиной, что он со всей откровенностью продемонстрировал, соблазнив между делом юную Перетту, также проживавшую в доме тетушки Гаше. Эта интрижка жениха вкупе с затянувшимся ожиданием свадьбы была использована мадемуазель Ле Бретон как предлог для разрыва помолвки, хотя на самом деле причина была совсем иной: барышня полюбила другого. Шевалье де Сегиран, верный рыцарь Жюли, был, как и Полина, родом с Сан-Доминго. Он увлекся юной креолкой и начал за ней ухаживать; она не устояла перед обаянием молодого человека, ее привлекли в нем приветливый нрав, утонченность чувств и отсутствие меркантильных интересов.

Бомарше тут же почувствовал перемену в отношении к нему невесты и повел себя как человек, глубоко оскорбленный тем, что ему предпочли другого, хотя тот, по его мнению, и в подметки ему не годился. Он счел необходимым объясниться со своим соперником, и Сегиран ответил ему весьма двусмысленно:

«Я полагаю, сударь, что вы меньше, чем кто-либо другой, должны верить разным россказням, поскольку вы гораздо проницательнее многих и поскольку сами не единожды страдали от наветов. Впрочем, я молю вас поверить, что пишу вам вовсе не потому, что желаю добиться вашего прощения, а потому, что, поведав правду, надеюсь защитить доброе имя мадемуазель Ле Бретон, и еще потому, что мне было бы тяжело потерять ваше уважение».

Слова, произнесенные в свое оправдание Полиной, свидетельствовали о том, что она больше не испытывала к Бомарше нежных чувств. Для него было важно убедиться, что невеста чиста перед ним, и он обратился за подтверждением этого к одному из ее двоюродных братьев — негоцианту из Тура по имени Пуже, тот сразу же поручился за свою родственницу, подтвердив ее добропорядочность. Тогда Бомарше, несмотря на то что уже не горел желанием связывать себя брачными узами с Полиной, считая этот союз невыгодным для себя, все же предложил назначить день их свадьбы. К его великому изумлению Полина отвергла это предложение, что стало болезненным уколом для его самолюбия. Прежде он долго колебался и тянул со свадьбой, а теперь вдруг уперся: