Бомарше

Будучи посредственным писателем. Гюден был столь преданным другом, что неизвестно, смог бы Бомарше без его поддержки найти в себе достаточно сил и хладнокровия, чтобы выстоять в несчастьях, которые уже стучались в его двери. Публика была так поражена столь долгой и тесной дружбой, что в своих гаданиях на сей счет дошла до предположения, что Гюден был литературным негром Бомарше и что благодаря именно его неоценимому вкладу в создание мемуаров и театральных пьес их автор снискал славу. Это утверждение не соответствует действительности. При изучении сохранившихся рукописей Гюдена стало совершенно очевидным, что его стилю далеко до виртуозного стиля Бомарше. Но то, что Гюден обсуждал со своим другом его произведения, внимательно читал их, давал советы и критиковал, более чем вероятно. Он вошел в жизнь Бомарше в один из ее критических моментов, когда Пьер Огюстен, не прекращая борьбы с графом де Лаблашем, работал над первым вариантом «Севильского цирюльника», задуманного как опера. Судебная тяжба и литературный процесс шли параллельно, поэтому мы, для ясности, о каждом из них расскажем по отдельности.

Итак, после смерти Пари-Дюверне Бомарше понял, что произвести окончательные расчеты по долгам последнего, закрепленные соглашением от 1 апреля 1770 года, будет трудно. Выждав надлежащее время, он направил Лаблашу письмо с напоминанием о том, что за Пари-Дюверне остался долг в сумме 15 тысяч ливров, и просил уплатить ее. Такой подход к делу представляется нам вполне разумным и соответствующим обстоятельствам, но, видимо, с Лаблашем вести себя нужно было по-другому.

Александр Фалькоз граф де Лаблаш, бригадный генерал и супруг мадемуазель де Руасси — внучатой племянницы Пари-Дюверне, имел множество причин, чтобы ненавидеть Бомарше, и всю глубину своего чувства к нему выразил в словах: «Я ненавижу этого человека так же сильно, как любовник любит свою возлюбленную».

Эта ненависть удивляла многих современников наших героев. Лагарп вообще рассматривал ее как одну из причуд судьбы Бомарше, которыми изобиловал его жизненный путь, но, на наш взгляд, все было гораздо проще. В течение десяти лет Бомарше на пару с Пари-Дюверне занимался различными махинациями, и все говорит о том, что оба компаньона были заинтересованы в сохранении их операций в тайне, подтверждением тому служит исчезновение из архивов обоих всех финансовых документов.

При всей своей значительности состояние, оставшееся после смерти Пари-Дюверне (а это почти два миллиона ливров), не соответствовало тому образу жизни, который вел финансист на протяжении долгих лет. Возможно, правда, что из-за его чрезмерной щедрости и строительства Военной школы состояние значительно уменьшилось. Поддержание своей доброй репутации представлялось Пари-Дюверне делом более важным, нежели сохранение наследства для дальних родственников. Но поскольку ходили слухи о его огромном богатстве, Лаблаш a priori был убежден, что его надули и что Бомарше был одним из участников махинаций с наследством его дядюшки.

Не подлежит сомнению, что своей материальной независимостью Бомарше был обязан исключительно Пари-Дюверне, который помогал ему с 1760 года. Благодаря ему Бомарше стал обладателем ренты, размеры которой колебались между пятнадцатью и двадцатью тысячами ливров, и особняка на улице Конде. Состояние Бомарше оценивалось более чем в 350 тысяч ливров, и не было никакой возможности доказать, что его рост происходил без ущерба для г-на де Лаблаша, который отнюдь не числился среди тех наследников Пари-Дюверне, кто имел право на определенную долю его наследства; на самом деле граф должен был бы радоваться, что на него столь неожиданно, буквально с неба, свалилось такое богатство, поскольку Пари-Дюверне именно его сделал своим единственным наследником.

К первой нестерпимой обиде, причиной которой был ненавистный Лаблашу Бомарше, добавлялась вторая, куда более серьезная. Дело в том, что этот самый Бомарше все время пытался убедить Пари-Дюверне оставить наследство не Лаблашу, а другому его племяннику — Пари де Мейзьё, человеку более чем достойному, прекрасно проявившему себя при строительстве Военной школы, контроль за которым он осуществлял. Благородство этого родственника Пари-Дюверне никогда бы не позволило ему опуститься до захвата чужого наследства. Бомарше был тесно связан с Пари де Мейзьё и интриговал в его пользу, о чем последний, видимо, даже не подозревал. Разбирая бумаги Пари-Дюверне, Лаблаш наткнулся на письмо Бомарше, которое дядюшка, видимо, забыл уничтожить. Бомарше в этом письме не стал употреблять их «восточный стиль»:

«9 марта 1770 года.