Бомаск

Я был на верфях "Ансальдо", когда там шла забастовка "с занятием предприятия". Меня провели туда и все показали руководители профсоюза. Я писал в те дни статьи об этой забастовке: двадцать тысяч рабочих заперлись в ограде морских верфей, будто в крепости. Тогда-то я узнал, как и что делает клепальщик корабельного корпуса.

Я сказал ему об этом, и он сразу стал называть меня просто по имени.

- Ах, Роже! А ты видел верфи, когда там работа на полном ходу? Видел ты, как спускают на воду корабли?

Да, я все это видел, и все это очень меня увлекло.

- Послушай, Бомаск, как же ты сюда попал? Ты ведь клепальщик, строитель океанских кораблей. Зачем ты забрался в эти скучные горы и возишь молоко на какой-то таратайке? Что у тебя общего со здешними крестьянами? Ведь они отстали от современности на целое тысячелетие!

Мой собеседник ответил, что у него были неприятности с властями и ему пришлось бежать из Италии.

Постепенно Красавчик рассказал мне всю свою жизнь. Разговоры происходили у нас в течение нескольких недель, в те дни, когда он возил меня в своей кабинке. Я не стану отвлекаться в сторону и передам вкратце только те события, которые помогут лучше понять мой рассказ.

Родился он в пьемонтской деревушке. Из поколения в поколение мужчины в его роду уезжали во Францию, работали там каменщиками; на склоне лет они возвращались на родину и доживали свой век возле старухи жены, которой аккуратно высылали все, что могли сберечь из своих скудных заработков. Французскому языку научился от деда и говорил по-французски с тех самых пор, как вообще начал говорить. Но даже и тогда, когда мы познакомились с ним, он не умел писать по-французски, так как учился только в итальянской школе; впрочем, он уверял, что скоро будет писать и по-французски - "мадам Амабль молодая" дает ему уроки, он пишет у неё диктанты и изучает грамматику.

С самого юного возраста он питал отвращение к профессии каменщика.

- Вот возьми, скажем, коров, - говорил он мне. - Они ведь тоже из рода в род, испокон веков своим делом занимаются - дают молоко, и молоко у них всегда одно и то же. Нет никакой перемены в ихнем коровьем ремесле. Так вот и у каменщиков - никаких перемен нет.

- Что ты! - возражал я. - Техника строительного дела очень прогрессирует.

- Верно, прогрессирует! Только не для итальянцев. Если каменщикам-итальянцам удается найти во Франции работу, они не смеют ничего требовать, должны соглашаться на любые условия, и подрядчикам гораздо выгоднее все делать их руками, чем разными механизмами.

Еще в детстве Бомаск решил стать механиком и до сих пор считает свое решение разумным. У слесарей, у механиков ремесло не коровье, оно развивается из поколения в поколение. Вот, например, на судостроительных верфях вместо автогенной сварки теперь применяют электрическую клепку. А будь у него сын, очень хорошо было бы, если бы малый работал по использованию атомной энергии или стал был одним из тех смельчаков, которые вызовутся первыми полететь в ракете на Луну.

Красавчик решил не ходить на заработки во Францию. И дед и отец частенько говорили ему, что пьемонтца в Савойе зовут "пьяфа", а в Лионе итальянцев называют "макаронщиками", так как они любят макароны, и что если пьяфы и макаронщики работают за гроши, то французские рабочие упрекают их за это, а если итальянец потребует, чтобы его уравняли в заработной плате с французами, то хозяин уволит его да ещё добьется, чтобы власти отобрали у итальянца удостоверение. Но все равно лучше работать за гроши во Франции, чем быть безработным или полубезработным в Италии, и потому вот уже многие поколения Бельмаскио покорно тянули свою лямку. Но сам Бомаск, как только подрос, решительно сказал: "Нет!" - и восстал против этого унизительного благоразумия.

В сельской начальной школе, где он учился, мальчишки на переменах кричали девочкам грубости, а девочки отвечали ехидными насмешками. Но в одно прекрасное весеннее утро Красавчик, выбежав на школьный двор, застыл на месте и с замиранием сердца глядел, как двенадцатилетняя Рита и тринадцатилетняя Мария, взявшись под руку, прохаживаются под платанами. На черноволосой Рите было красное платьице, а на белокурой Марии - голубое в белую горошинку; у обеих уже формировалась грудь; Рита шаловливо переступала своими тоненькими голыми ножками, а Мария смеялась, запрокидывая голову, и её белокурые волосы, позолоченные лучами утреннего мартовского солнца, пушистым облаком спускались до пояса. "Как все складно у девочек", - подумал он, и от волнения у него задрожали ноги.

- Я, знаете ли, неверующий, как и все у нас в семье, - сказал он мне, - а то, право, возблагодарил бы господа бога за то, что он создал девушек, за то, что есть в мире женщины.