Читаем Бомаск полностью

- Эта стачка, - говорил Нортмер, - поставит меня в затруднительное положение, так как я хочу, чтобы открытие цеха "РО" прошло без сучка без задоринки. Да и вы тоже поставлены в затруднительное положение, так как стачка, не приведшая к победе, во всех отношениях невыгодна для рабочих. Так давайте же вместе поищем какого-нибудь выхода...

Пьеретта по-прежнему молчала.

- В кои-то веки наши интересы совпадают, - продолжал Нортмер, давайте же воспользуемся этим. Случай, согласитесь, из ряда вон выходящий...

Он улыбнулся в третий раз. И его улыбка, столь недвусмысленная, говорила: "Вы слишком умны, и мне незачем играть перед вами комедию сотрудничества классов. Нам с вами бесполезно пытаться обмануть друг друга". Пьеретта в третий раз ответила на его улыбку.

- Могу вас заверить, - говорил Нортмер, - что каждый случай увольнения будет рассмотрен нами особо и мы постараемся возместить каждому с лихвой то жалкое место и ту небольшую заработную плату, которую он получал. На этой неделе Нобле возвращается из отпуска, он сообщит вам наши предложения.

Нортмер поднялся и чуть заметно наклонил голову, давая понять, что аудиенция окончена. Пьеретта тоже поднялась.

- Я передам своим товарищам наш разговор, - сказала она.

- Разумеется, - подхватил Нортмер. - До свидания, мадам Амабль.

6

На следующий день, выходя с фабрики, Пьеретта окликнула делегатку профсоюза "Форс увриер":

- Луиза, подожди, мне нужно с тобой поговорить.

- А ты все такая же тощая, - ответила Луиза. - Смотри, помрешь скоро со своей политикой.

Луиза Гюгонне (возраст - сорок пять лет, рост - метр восемьдесят) работала старшим мастером в Сотенном цехе. На ней была кофточка с коротенькими рукавчиками, и над тесной резинкой, стягивающей у плеча толстую руку, вздулся багровый валик. И зиму и лето Луиза делала на велосипеде три километра на фабрику и обратно. "Чтобы не толстеть", заявляла она.

- Ну-с, - спросила она Пьеретту, - мы по-прежнему ничего не признаем, кроме кофе и сигарет?

- Мне нужно с тобой поговорить, - повторила Пьеретта.

- Что ж, пойдем, я, так и быть, поставлю тебе стаканчик.

- Если тебе так хочется, пожалуйста, - ответила Пьеретта.

Без сомнения, именно из-за этих стаканчиков на щеках Луизы вечно пылал завидный румянец. Но пьяной её никогда не видели. Она пила так, как пьет благоразумный мужчина. В кафе гостиницы для проезжающих Луиза уселась, усадила Пьеретту и заказала по своему обыкновению бутылку красного вина.

- Почему ты не зайдешь ко мне как-нибудь в воскресенье? - спросила она Пьеретту. - Можешь привести с собой своего обожаемого макаронщика. Я сварю курочку, для начала закусим горяченькими сосисками. Небось любишь горячие сосиски? А может быть, и мой Жан-Пьер поймает на наше счастье форель. Тебе бы неплохо раздобреть. Но скажи-ка ты мне, что это у тебя такие глаза странные - веки набрякли. Уж не ждешь ли ты наследника?

- Жду, - призналась Пьеретта.

- Ну, я рада за тебя, - проговорила Луиза, - очень, очень рада.

- У нас это нечаянно получилось, - улыбнулась Пьеретта.

- Даже не смей так говорить. Тебе как раз это и нужно. Совсем другая станешь. Давно тебе пора подумать о себе, о муже, о мальчугане. Значит, решено, вы приходите к нам в воскресенье, такое событие надо спрыснуть.

- В воскресенье мне нужно быть в департаментском Объединении профсоюзов по поводу "Рационализаторской операции", - ответила Пьеретта, об этом я и хотела с тобой поговорить.

- Да после, после... Вот ты ждешь сейчас малыша, а я уверена, даже не знаешь, куда его положить. И о чем ты только думаешь? Дерешься за эту пьянчужку Жермену, которая о тебе бог знает какие сплетни распускает, потому что ты живешь с макаронщиком, за Гюстава, который совсем ослеп и за день больше перебьет стекол, чем вставит, - ведь ему давно в богадельню пора; хлопочешь о каких-то девчонках, которые и на фабрику-то пошли затем, чтобы купить лишний тюбик губной помады, и строят глазки твоему же милому, когда он за тобой заходит, - что я, не вижу, что ли!.. Пора тебе, доченька, образумиться.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Тайная слава
Тайная слава

«Где-то существует совершенно иной мир, и его язык именуется поэзией», — писал Артур Мейчен (1863–1947) в одном из последних эссе, словно формулируя свое творческое кредо, ибо все произведения этого английского писателя проникнуты неизбывной ностальгией по иной реальности, принципиально несовместимой с современной материалистической цивилизацией. Со всей очевидностью свидетельствуя о полярной противоположности этих двух миров, настоящий том, в который вошли никогда раньше не публиковавшиеся на русском языке (за исключением «Трех самозванцев») повести и романы, является логическим продолжением изданного ранее в коллекции «Гримуар» сборника избранных произведений писателя «Сад Аваллона». Сразу оговоримся, редакция ставила своей целью представить А. Мейчена прежде всего как писателя-адепта, с 1889 г. инициированного в Храм Исиды-Урании Герметического ордена Золотой Зари, этим обстоятельством и продиктованы особенности данного состава, в основу которого положен отнюдь не хронологический принцип. Всегда черпавший вдохновение в традиционных кельтских культах, валлийских апокрифических преданиях и средневековой христианской мистике, А. Мейчен в своем творчестве столь последовательно воплощал герметическую орденскую символику Золотой Зари, что многих современников это приводило в недоумение, а «широкая читательская аудитория», шокированная странными произведениями, в которых слишком явственно слышны отголоски мрачных друидических ритуалов и проникнутых гностическим духом доктрин, считала их автора «непристойно мятежным». Впрочем, А. Мейчен, чье творчество являлось, по существу, тайным восстанием против современного мира, и не скрывал, что «вечный поиск неизведанного, изначально присущая человеку страсть, уводящая в бесконечность» заставляет его чувствовать себя в обществе «благоразумных» обывателей изгоем, одиноким странником, который «поднимает глаза к небу, напрягает зрение и вглядывается через океаны в поисках счастливых легендарных островов, в поисках Аваллона, где никогда не заходит солнце».

Артур Ллевелин Мэйчен

Классическая проза