Бомба

Конечно же, Фрау забронировала нам прекрасные места. Но почему-то в последний момент она отказалась пересаживаться в театральное кресло. Осталась в своей инвалидной коляске. Сказала, что так ей комфортнее. Мне досталось место рядом с ней. Вернее, даже два места. Ведь ещё одно наше кресло, которое предназначалось Фрау, так и осталось пустым. Когда я осмотрел зал, то был поражён тем, что средний возраст, сидящих в нём, явно переваливал за цифру семьдесят. Я ещё никогда не видел, чтобы в оперном театре было такое количество инвалидных колясок. Это и впечатляло, и пугало.

К тому же весь зал мне казался некой чёрной дырой, способной поглотить всё и вся на белом свете. Бледные лица, потухшие взоры, скорбь и боль в глазах встречались здесь так часто, что казались просто общим выражением лица всех собравшихся на этот спектакль. Энергетика этого зала была не просто нулевой, она явно была отрицательной. Когда в какой-то момент я заглянул в лицо сидящей рядом со мной старушки, то мне показалось, что это явно какой-то энергетический вампир, способный высосать из меня всю мою энергию. Словом, люди в зале напоминали мне Дементоров из «Гарри Поттера». Это уже было очень серьёзно. Тут я не выдержал и спросил Фрау:

– Вам не кажется, что мы, вообще-то, напрасно сюда пришли?

– Посмотрим, посмотрим. Начало многообещающее. Этот зал пахнет старостью и большими деньгами. Если всем этим людям захотелось сегодня сюда прийти, то это явно не случайно. Видимо, это всё же не совсем обычное представление.

И тут я обнаружил, что через два ряда от нас сидят Паоло с Алисой. И ещё какая-то девушка, красота которой просто поражала. Даже на расстоянии. И она была очень похожа на Паоло. А с ними рядом, в такой же инвалидной коляске, как у Фрау, сидела бабушка Алисы. Я знал, что её бабушка находится в том же доме престарелых, что и Фрау. Вот и сейчас, увидев, что я с кем-то здороваюсь, моя спутница повернулась и поприветствовала Алисину бабушку. Это было просто замечательно. Ведь я же знал, что они терпеть не могут друг друга.

Когда-то эта бабушка была профессором московской консерватории. Неудивительно, что Алиса с детских лет знала биографии всех знаменитых композиторов и пошла учиться в спецшколу для одарённых детей. У девочки оказались весьма приличные музыкальные способности и феноменальная память. По тому, что она мне рассказывала во время нашего короткого романа, Алису порой силой отрывали от музыкальных занятий и отправляли погулять, поболтать с друзьями и просто повалять дурака.

Её бабушка, рано разглядевшая в Алисе ее талант, всё же через некоторое время поняла, что талант-то есть, но навряд ли он настолько яркий, что позволит внучке засверкать на сцене. А влачить существование аккомпаниатора или заурядного преподавателя музыкальной школы Алиса не хотела. Амбиции и талант явно оказались не соответствующими друг другу. Это был именно тот вариант, когда несостоявшиеся музыкантши идут в музыковеды. А потом они превращаются либо в музыковедьм, либо в мужиковедов. Случай с Алисой надо было бы, конечно же, отнести ко второму варианту. Хотя, наверное, когда она состарится, то тоже превратится в музыковедьму. Я говорю это не со зла. Точнее, это говорю не я, а это моя обида на Алису подаёт свой голос.

В своё время из рассказов Алисы я понял, что бабушка всё время единолично вершила её судьбу. Кратковременный юношеский роман её родителей завершился быстрым разводом. Во всей этой истории долгосрочным оказался лишь тандем: бабушка – внучка. Её мать, сделавшая успешную политическую карьеру, практически вспоминала о дочери от случая к случаю. Отец же был учёным, погружённым в свои научные изыскания. За все эти годы он ухитрялся общаться с дочкой по весьма странным правилам: он всего лишь раз в неделю появлялся в материнской квартире на Чистых Прудах, целовал свою дочь, вручал ей очередную игрушку и т.д. А потом почти тут же забывал о её существовании. Спустя годы он, как этнический немец, уехал в Германию. Мать и дочь забрал с собой. Вот, пожалуй, и вся информация, которая поневоле сохранилась у меня где-то на задворках моего сознания за три месяца общения с Алисой.

Фрау же терпеть не могла как Алису, так и её бабушку. Считала их абсолютно неинтересными существами. В свойственной ей манере она как-то достаточно жёстко дала им весьма едкую характеристику:

– Ни перчинки, ни изюминки. Пресно.

По-моему, она даже слегка злорадствовала, когда Алиса меня бросила. А может всё это были лишь мои, ни на чём не основанные измышления. Это, видимо, всегда так. Разве можно понять, отчего между женщинами возникает симпатия или антипатия? Нет, конечно. Мне, во всяком случае, такое понимание было недоступно. Ведь я даже в собственных чувствах разобраться был не в состоянии.