— Да ничего не скажу. Ничего тут нового для меня, в общем-то, нет. Всё это я прочитал года три тому назад.
Курчатов заморгал и начал трепать бороду, что было у него признаком неудовольствия либо замешательства.
— Ты что такое говоришь? Как это понимать — три года назад?
— А очень просто. Все основные мысли этого письма совпадают с теми, что содержатся в предисловии к «Немецкой физике» («Deutsche Physik»). Её написал известный фашист Филипп Ленард, любимец Гитлера.
— Откуда ты эту книгу взял?
— Нашёл здесь, когда разбирал библиотеку, привезённую из Германии.
— А где она сейчас?
— У меня дома Я её украл.
— Милое дело… Машинка у тебя есть?
— Есть.
— Иди сейчас домой, и чтобы к утру у меня был перевод этого предисловия. Вместе с книгой.
На другой день я пришёл пораньше и ждал Игоря Васильевича у двери кабинта Не садясь в кресло, он упёрся руками в стол и внимательно прочитал творение Филиппа Ленарда Помотал головой и длинно, выразительно присвистнул.
Мне сказал всего два слова:
— Иди выспись!».
Как известно, всё в этом мире повторяется. Повторилась и история с преследованием неугодных физиков — через тридцать с небольшим лет. Только на этот раз спасать пришлось не всех физиков-ядерщиков, а только одного — власти ополчились на академика Андрея Дмитриевича Сахарова. За противодействие режиму. Его решили лишить звания академика. Тогдашний Президент Академии наук обратился к Петру Леонидовичу Капице, поинтересовавшись его мнением по поводу планировавшегося «исключения из академиков». Капица сказал:
«Это будет второй случай в истории науки. Первый — исключение Эйнштейна из Академии наук Германии во время правления Гитлера».
После этих слов отбирать звание академика у взбунтовавшегося Сахарова так и не решились.
В 1948 году с атаками лжефизиков атомщики справились. Хотя не без потерь — с поста директора Ленинградского физтеха был снят академик Абрам Фёдорович Иоффе. А в атомной отрасли ещё больше ужесточили режим.
Режим строжайшей секретности
Летом 1948 года — в самый разгар нападок на физиков-ядерщиков — генерал Н.И. Павлов, уполномоченный Совнаркома при Лаборатории № 2, стал активно «завлекать» Курчатова предложением вступить в партию.
Вот что рассказывал об этом сам Николай Иванович:
«Он вначале отвёл моё предложение, сказав, что этот его шаг будет встречен неодобрительно со стороны учёных… Я стал приводить аргументы в пользу вступления — нельзя возглавлять важнейшую научно-техническую программу, пользоваться большим доверием коллектива и руководителей партии и правительства, оставаясь беспартийным,
Тогда он неожиданно спросил меня:
— А как Лаврентий Павлович?
Я ему сказал, что не знаю.
— А вы спросите его. Если одобрит — я подам заявление.
Я пообещал поговорить с Берией. Одно дело пообещать, другое дело — выполнить обещание.