Бомба для империи

ОТ ВНОВЬ СОЗДАННОГО ИСПОЛНИТЕЛЬНОГО КОМИТЕТА ПАРТИИ «НАРОДНАЯ ВОЛЯ»

Мы обращаемся ко всем честным гражданам России, кому дорога свобода и не безразлична судьба ее многострадального народа, задавленного ярмом деспотизма. Это ярмо олицетворяет собой Александр Третий, царствование которого от самого начала и по сей день является пропитанным лицемерием и ложью. За протест против деспотизма – каторга. За борьбу против гнусной лжи царя – виселица. Так преследуется свободомыслие и стремление к свободе царем-миротворцем. МИРОТВОРЕЦ… Вот вам еще один пример лицемерия царя Александра Третьего. Его правление насквозь пропитано уничтожением всего, чем жил и хочет жить народ. И направлено на поддержание класса, который грабит и угнетает народ и искореняет в России все чистое и честное, всей душою преданное народу.

Кто главный преступник узурпации народной власти?

Кто главный угнетатель народных масс?

Кто главный столп реакции и судебных убийств радетелей народа?

Кто главный виновник страданий сотен и сотен замученных и вопиющих об отмщении?

Он! Александр Третий!

Он, бесспорно, заслуживает смертной казни, за кровь, им пролитую, за муки, им причиненные. И эта казнь придет, ибо она неминуема. Она не за горами. И тогда ближе станет торжество свободы и справедливости, когда народ скинет ярмо царизма и сам начнет строить свою жизнь по справедливым законам. А до тех пор – борьба! Нескончаемая борьба не на жизнь, а на смерть! И пока в нас течет хотя бы капля крови, пока на обломках самодержавия не взовьется светлое знамя народной свободы, пока воля народа не сделается законом всей жизни многострадальной России, мы будем сражаться. До последнего вздоха.

Санкт-Петербург, 22 июля 1888 г.

Оторвавшись от чтения прокламации, подполковник Охранного отделения Департамента полиции Степан Яковлевич Голубовский с интересом посмотрел на Костю.

– Ну, как тебе это?

– Я бы просил обращаться ко мне на «вы»! – вскинул голову непреклонный Костик.

– Прошу прощения, – Степан Яковлевич, дабы убедить собеседника в искренности раскаяния, даже приложил руку к груди. – Ну, так как вам такая бумаженция? Вернее, ее содержание? Впечатляет, не правда ли?

– Полностью поддерживаю все, что там написано моим товарищем по партии, – твердо произнес Костя.

– А какой партии, позвольте поинтересоваться? – мягко спросил Голубовский. – Или это секретная информация, которую вы не откроете даже под истязаниями и пытками?

При слове «пытки» Костя повел плечами, что не ускользнуло от внимания подполковника Охранного отделения. «А не такой уж он и кремень, – подумал Степан Яковлевич, с интересом рассматривая собеседника. – Пожалуй, что и получится…»

– Нет, это не секретная информация, – выдержал взгляд подполковника Костя. – Я причисляю себя к партии радикалов-революционеров.

– То есть к партии террористов, я так понимаю?

Костик стойко промолчал.

– И что, вправду есть такая партия? Радикалов-революционеров? – спросил Голубовский.

– Правда, – усмехаясь прямо в лицо подполковника, ответил радикал-революционер.

– И где она?

– Вот здесь, – ответил несгибаемый Костик, коснувшись места на груди, где находилось сердце.

– Ясно.

Степан Яковлевич чуточку помолчал.

Потом еще чуточку.