Бомба для империи

– Подымите мне веки, не вижу, – не раскрывая рта, чревовещательно произнес Африканыч подземным голосом. Ну прям как то самое косолапое чудище Вий из гоголевского сказа перед тем, как указать железным пальцем на философа Хому.

– Щас я тебе подыму, – усмехнулся в ответ Долгоруков, убирая от себя протянутые руки Африканыча с шевелящимися пальцами. – Вот лишу тебя твоей доли – тогда узнаешь.

Неофитов быстро раскрыл глаза:

– А вот на это у тебя, Всеволод Аркадьевич, нет никакого права, – заявил он не без сарказма, стирая с губы и подбородка красную струйку, изображавшую кровь, и выплевывая изо рта остатки капсулы с алой краской. – Сначала, видите ли, стреляете в меня, – он потрогал грудь, мокрую от «крови», – а потом собираетесь лишить законной доли? Не выйдет, многоуважаемый друг! Я в нашей махинации был центральной и убиенной насмерть фигурой. А первостепенных фигурантов долей не лишают!

– Ладно, фигура, – улыбнулся Долгоруков. – Ленчик, прибери здесь все – и домой!

Так окончилась афера, о плане которой Сева рассказал своей команде еще на третий день после окончания инцидента с картиной Тициана «Портрет Карла V». Афера прошла – лучше не бывает, можно в учебники вносить. Естественно, по криминалистике. Долгоруков со своей командой грамотно и тонко раскрутили неумного, но жадного до денег курьера, везшего в Санкт-Петербург деньги откуда-то с Урала и остановившегося на время в Казани. Зря, надо сказать, он здесь остановился. А деньги при нем, следует заметить, были хорошие. Даже весьма.

Махинаторы во главе с Севой сыграли на его жадности, познакомившись и заведя с ним дружбу. Дружба же предполагает доверительность и откровенность. Вот они и предложили человеку в полосатом дорожном костюме якобы по дружбе быстро и без особых усилий прокрутить деньги на бирже. Предложение было заманчивым, на первый взгляд беспроигрышным и сулило хорошую выгоду.

– Процентов пятнадцать-восемнадцать навару я тебе через неделю гарантирую, – заверил курьера Сева Долгоруков, представившийся Вольдемаром.

И не обманул: ровно через семь дней добавил к имеющимся ста восьмидесяти трем тысячам рублей, что были у курьера, двадцать пять тысяч своих кровных рубликов, выдав их за полученные проценты. Но когда курьер с Севой пошли забирать деньги, им их отдавать не захотели Африканыч с Ленчиком, представлявшие из себя прожженных биржевых кидал с махровым уголовным прошлым. Пришлось отбирать у них деньги силой, а самих кидал «наказывать» по всей строгости уркаганских понятий.

Потом якобы приключилось убийство, вышла нешуточная стрельба, объявилась «полиция», от которой надлежало «делать ноги». Все по закону жанра. Как это всегда бывает, когда план продуман до самых мельчайших деталей и предусмотрено все, даже то, чего ни при каких обстоятельствах не может произойти. И закончилась афера весьма благополучно. Ведь денежки – вот они, в саквояжике у ног. А курьер уже, верно, далеко за пределами губернии. Ведь он уверен, что Долгоруков в заброшенном доме перестрелял всех свидетелей и в конечном итоге был убит полициантами, которым оказал отчаянное сопротивление. Сто восемьдесят тысяч же прибрала к рукам полиция в качестве главной улики. И не видать этих денег уже более никому…

Так думал про курьера Сева Долгоруков. Курьер про Севу думал примерно так же. Но был один человек, который думал иначе.

Глава 2 ИЗ СТУДЕНТОВ – В ПОСВЯЩЕННЫЕ, или ПРИГОВОР ПРИВЕСТИ В ИСПОЛНЕНИЕ ОБЯЗАТЕЛЬНО

Человек в полосатом дорожном костюме дрожал, как осиновый лист. Таковое сравнение хоть и заезжено и применяемо господами сочинителями довольно часто, однако в данном случае вполне уместно. Ибо курьер тайной организации, не довезший денег до места назначения, является уже не курьером и доверенным лицом, а олухом, болваном, предателем и даже самой что ни на есть распоследней сволочью. А как карают предателей и сволочей? Конечно же, смертью! Вот человек в полосатом дорожном костюме и дрожал. Именно как осиновый лист на осеннем ветру.

– Виноват, виноват, – беспрестанно твердил курьер, боясь поднять глаза на Густава, который, несмотря на тридцать с небольшим лет, занимал в «Центре» далеко не последнее положение, в определенных кругах слыл уже человеком-легендой, славился исполнением данного слова и твердостью характера и совершенно не ведал жалости. Так о нем говорили…

– Нет, ты не понимаешь, насколько ты виноват, – не повышая голоса, холодно произнес Густав. – Ты сорвал акцию, которую «Центр» готовил полгода! Тебе что, не хватает денег?

– Хватает, – нервически сглотнул человек в полосатом дорожном костюме. – Бес попутал.

– Бес?! – В Густаве стала закипать ярость. – Это ты говоришь мне – бес попутал?

– Он самый, – курьер не знал, что еще говорить.

– Брось мне эти русские штучки: «бес попутал». Жадность тебя попутала. И твоя непролазная тупость…